Проще всего в такой ситуации было бы безумному самоубийце, маньяку, мечтающему унести с собой как можно больше чужих жизней. Такому не надо думать и рассчитывать, достаточно броситься вперёд и сгореть, возмутив всей погибающей энергией спокойствие Оси. Неважно, где и как выплеснется взбудораженная сила, разрушения в любом случае будут велики, а жертвы неисчислимы.
Я хотел иного. Бессмысленно мстить невинным, вдвойне бессмысленно убивать того, кто никогда не узнает причины своей смерти и имени мстителя. Я хотел медленно, не торопясь, раздавить Галиана вместе с королевским дворцом, куда, несомненно, сбегутся предатели, чтобы получить из рук узурпатора обещанные награды. Но город должен остаться цел, ибо все подряд виновны быть не могут, а я клялся беречь свою столицу. И не только столицу. В торжественной клятве повелителя Истельна говорится: «…сберегать сёла и деревни от больших до самых маленьких…» – но там ни слова не сказано о цитадели, в которой обосновался сам маг. Так что королевский дворец я разрушать не буду, а замок рухнет, причём не как-нибудь, а на голову Галиана. А что касается клятвы, то, хотя я больше не повелитель, обещания я не нарушу, сёла и хутора останутся неприкосновенны, а поля не узнают ни саранчи, ни града. Решено – пострадает только древний замок, где владыки Истельна творили свои чародейства. Я не стану мстить магам, разгромившим меня на Медовом Носу, они были в своём праве, на их месте я поступил бы так же. Но я непременно расскажу всем, умеющим слышать, что Галиана покарал не слепой рок, что он погиб от моей руки. Месть сладка, но справедливость – важнее, поэтому я ни на единый волос не вторгнусь за её пределы.
Возможно ли такое? Этого никто не знает, но есть предположение, что возможно. Человеческий разум чужд магии, поэтому даже безумец, ринувшийся поперёк Оси, не исчезает сразу. Иное дело, успеет ли он насладиться разрушительным результатом своего безумия. Если же маг холоден и спокоен, как вода в лесном озере, то и магия его не взбудоражит Оси, а растает в ней медленно и спокойно, дав время чародею завершить задуманное. Правда, это всего лишь предположение. Узнать всё, наверное, можно, лишь шагнув в глубину, из которой не будет возврата. Величайшее колдовство в масштабах всей Земли, оплаченное жизнью волшебника. Либо – величайший самообман, если все предположения окажутся ложными.
Не знаю, являлись ли сюда люди, подобные мне, или я первый? И чем окончились их авантюры? Растон не посчитал нужным сказать мне это, либо он сам не знает ответы. Самоубийственные безумцы пару раз умудрялись исполнить свои планы, Земля до сих пор хранит чудовищные шрамы, а людская память – воспоминания об эпохах, скончавшихся в конвульсиях невиданных разрушений. Мстители разумные, если таковые были, погибали, не оставив по себе известий. Но если мне удастся задуманное, об этом будут знать все. Так нужно не для славы, мёртвые славы не имут, но ради всё той же справедливости. Пусть всякий знает, что оскорблённый может мстить самой своей смертью. Надеюсь, тогда зла в мире станет немного меньше.
Должно быть, странно слышать подобные рассуждения от колдуна, которого молва в самое ближайшее время окрестит повелителем чёрных сил. Думаю, моим недавним подданным уже вовсю внушают, что я на самом деле негодяй, обманом похитивший свободу Истельна.
И вот теперь «повелитель зла» встал и осторожно шагнул вперёд, стараясь не потревожить спокойствия вселенной. Думать в эту минуту я решил не о судьбах мироздания, а о чём-нибудь обыденном и приятном. Наивная попытка обмануть вселенскую силу. Так неразумный малыш ладошкой пытается прикрыть попку, когда грозный учитель взмахивает розгой. Понимая всю смехотворность подобной уловки, я всего лишь пытался быть спокойным, словно мне не впервой отправляться на смерть.
Думаем о приятном, например о гравюре, попавшей мне на глаза в одном из развлекательных сочинений, что десятками фабрикуют в новейших типографиях. Резец гравёра изобразил злобного некроманта, который готовится разрушить Ось Мира.
Люди изрядно наслышаны о мироустройстве. Самое обычное дело, если маг в свободную минуту беседует с любознательным гостем, развлекаясь дикими представлениями, что возникают в его голове. А потом дурень, облагодетельствованный мудрой беседой, пересказывает услышанное или излагает его в книгах, безбожно перевирая каждое слово.
