Оруэлл - страница 31

В начале службы Блэр, узнав, что полицейские принуждают к сожительству, а чаще просто насилуют бирманских девушек, вознаграждая их мелкими подачками, наказывал своих подчиненных. Но местное население почти безропотно признавало право белых распоряжаться им, а девушки подчас считали за честь отдаться полицейскому. Постепенно ему пришлось примириться с происходящим.

Сам он тоже время от времени вступал в связь с бирманскими девушками. Конечно, о духовной близости речи не было, но Эрик не третировал своих любовниц как низших существ^>>{129}. Блэр вообще считался «эксцентриком». Сослуживцы пожимали плечами, узнав, что он стал посещать религиозные собрания принявших христианство каренов — небольшой этнической группы, населявшей южные районы Бирмы, или что он ведет долгие дискуссии с буддистскими монахами, иногда бывая в их храмах. Эрика шутливо, а иногда с чувством презрения спрашивали, не собирается ли он «превратиться в туземца».

Новый круг общения, разумеется, не свидетельствовал о том, что у полицейского офицера проявились какие-то религиозные (христианские или буддистские) воззрения. Он просто интересовался малознакомыми обычаями, стремился проникнуть во внутренний мир окружавших его людей или просто удовлетворял любознательность, присущую молодому человеку, тем более собирающемуся заняться нелегким писательским ремеслом.

Поняв, однако, что его нестандартное поведение вызывает у сослуживцев по меньшей мере удивление, Эрик постепенно стал более покладистым, приспосабливался к окружающей обстановке, хотя у него и возникло чувство вины за то, что он оказался карьеристом и участвует в подавлении волеизъявления людей, видящих в нем и других британцах нежелательных пришельцев. Он «казался странным… но в перспективе он был способен вписаться в наш круг»^>>{130}, сказал о Блэре один из сослуживцев. «Вписаться в круг», до мозга костей пропитанный колониалистскими и расистскими предрассудками, Блэру было нелегко. Спустя годы Оруэлл писал: «В Бирме я слышал расовые теории, которые были явно менее жестокими, чем гитлеровские теории по отношению к евреям, но определенно не менее идиотскими»^>>{131}.

Приходилось держать язык за зубами и тщательно выбирать тех, с кем можно общаться. Блэр всё глубже понимал, что существует отвратительное «двоемыслие», до определенной степени неизбежное, и если не ограничить его доступ к собственной душе, оно может дать самые отвратительные всходы. Внутренне сопротивляясь «двоемыслию», Блэр предпочитал вести разговоры с сослуживцами и другими европейцами на отвлеченные темы.

Он вспоминал мудрые, по его мнению, слова лорда Артура Бальфура, являвшегося в свое время премьером, а потом министром иностранных дел, проведшего на вершине британской политической жизни почти полвека: «Лучше самоуправление, чем хорошее управление». Эрик всё более убеждался, что автократическое управление колониями разлагает самих правителей, способствует консервации отсталости и нищеты местного населения и укоренению расовых предрассудков, которые дополняют классовые и становятся их составной частью.

Очень показательны откровения писателя, через годы ставшие достоянием публики: «Я вспоминаю ночь, проведенную в поезде с человеком из Службы образования… Было невозможно спать из-за жары, и мы провели ночь в разговоре… Мы проклинали Британскую империю. Проклинали ее как люди умные, знающие ее изнутри. И мы классно себя чувствовали при этом. Мы обсуждали запретные темы. И когда при тусклом утреннем свете поезд вполз в Мандалай, мы расстались, чувствую себя виноватыми, как какая-то пара, пошедшая на супружескую измену»^>>{132}.

Вопреки первоначальной догме о «бремени белого человека», всё больше терявшей вес в глазах Блэра, колониальная система, по его мнению, не способствовала развитию местной промышленности и торговли, коррумпировала и местное население, и самих колонизаторов. Но подобные мысли в эти годы вслух обычно не высказывались, тем более в пределах самой колонии. Блэр смог научиться держать язык за зубами. Он был переведен из болотистой местности в дельте Иравади в Туанте — более комфортный с точки зрения климатических условий пригород столицы Бирмы, всего в 20 километрах от центра города. К тому же Туанте был значительно более спокойным местом в смысле преступности.