Какие-то герои повести представляют собирательный образ. Среди них выделяется упряжной конь Боксер — трудолюбивый и безропотно несший на себе всю тяжесть физической эксплуатации при любых режимах: при мистере Джонсе, при всеобщем равенстве и при диктатуре Наполеона. Боксер не понимает, что его угнетают, готов работать столько, сколько ему прикажут, а на возникающие вопросы отвечает: «Наполеон всегда прав». Один из важных поворотов сюжета — обещание Наполеона отправить Боксера на поправку после окончания строительства мельницы, истощившего его силы. Вместо этого коня посылают на живодерню, а на вырученные деньги Наполеон покупает себе виски и выступает с «задушевным» словом на собрании, организованном, чтобы почтить память бедолаги. Как не увидеть воплощение в этом животном (оттеняемом еще более послушными туповатыми овцами) воплощение рабочекрестьянской массы, бездумно и жертвенно поддающейся пропагандистским лозунгам и приносимой диктатором в жертву ради выполнения намеченных им планов?
Слабее выписаны Оруэллом взращенные Наполеоном псы — стражи революции и диктатуры, подчиненные только ему. Насильственная, кровавая сторона единовластия в повести присутствует лишь на втором плане. Вскользь упоминаются показательные судебные процессы, где жертвы всегда признаются в преступлениях, которых физически не могли совершить (разумеется, главным организатором злодейств на процессах объявляется неуловимый и вездесущий Снежок). Автор не сравнивает насилие, которое применял фермер Джонс, и террор, установленный Наполеоном с его свинским окружением и злобными псами в качестве исполнителей расправы, и только у особо вдумчивого читателя могло возникнуть сопоставление: Джонс не следил за тем, чтобы животные жили в нормальных условиях, и подчас бывал жесток с ними; свиньи же установили террор для постоянного поддержания социального контроля и обеспечения единовластия Наполеона и собственного привилегированного положения.
Окончание повести пессимистично — счастливый конец невозможен: животные оказываются неспособны свергнуть диктатора. К тому же те из них, кто «более равны, чем другие», то есть свиньи, постепенно начинают походить на людей и даже передвигаются теперь на задних лапах — так заповедь «Ходить на четырех ногах хорошо, а на двух плохо» превращается в новую: «Ходить на четырех ногах хорошо, а на двух еще лучше». В конце концов отличить свиней от людей становится невозможно. Восстанавливается старое название «Усадьба», воссоздаются «дореволюционные» нормы.
Что же до примирения свиней с людьми, то в контексте того периода, когда была создана притча, в нем содержится намек на союзнические отношения СССР и западных держав в военные годы: Заключительный тост Наполеона на дружеской встрече с людьми был «кратким и по существу… Единственное, чего желает и всегда желал лично он и его коллеги, — это жить в мире и иметь хорошие деловые отношения с соседями».
Однако пессимизм финала конструктивен. «Скотный двор» звучит страстным предупреждением против тоталитаризма: он не устанавливается за день или неделю, а подкрадывается тихо, почти незаметно, овладевает обществом, превращается в систему постепенно, но затем его уже невероятно трудно одолеть, а потому необходимо бдительно следить за появлением его симптомов в Великобритании, которая пока продолжала оставаться демократической, несмотря на войну и вызванные ею ограничения.
«Скотный двор» пробивается в мир
Обычно критически настроенный по отношению к собственным произведениям, на этот раз Оруэлл был вполне доволен результатом. Он считал, что впервые смог соединить политическую и художественную цели>>{571}. Однако повесть была написана явно не ко времени. К 1944 году, когда она была завершена, Сталин не просто превратился в союзника Великобритании и США во Второй мировой войне, но стал для англичан (прежде всего для тех, кто придерживался левых взглядов) чуть ли не культовой фигурой, вождем миллионов «русских», которые своей кровью защитили Туманный Альбион от гитлеровского вторжения. Даже отъявленный консерватор и антикоммунист, премьер-министр Черчилль, теперь встречался со Сталиным и уважительно, по-товарищески называл его «дядя Джо». Так что не было более неудачного времени, чтобы предлагать издателям произведение, в котором под видом злобного борова был представлен сам Сталин, а руководимое им общество высмеивалось как «скотный двор».
