Сунул ему в руку хрустящую пятирублевку, заполучил разрешение на свидание с Лейсаном и, оставшись с ним с глазу на глаз, передал наказ Наби. А Лейсан, взяв хурджин и ублажив еще трешкой пышноусого ключника, уговорил того отпереть дверь в камеру Хаджар и, под предлогом передачи, шепнул ей о намерении Наби. Откинула Хаджар черные смоляные пряди с лица и сказала, как отрезала:
— Никакого побега!
— Почему?
— Как же это можно — ради меня кровь проливать, детей сиротить?
— Но иного выхода нет.
— Передайте Наби, что Хаджар не нужна такая подмога. Либо сама я вырвусь из этого кольца, либо руки на себя наложу!
— Не подобают славной Хаджар такие речи! Хаджар гордо выпрямилась:
— Пусть перешлет мне Наби одежду: точь-в-точь такую же, как его собственная, и такую же винтовку, как у него, и кинжал такой же!
— Сюда, в каземат?
— Да, ночью, под стеной у граба пусть и положат.
— А Наби?
— Пусть ждет меня с отрядом в урочный час на перевале.
— Не пойму… — покачал головой Лейсан.
— После поймешь, — и Хаджар подала знак охраннику, стоявшему в стороне; тот подошел, сокрушенно качая головой; Хаджар достала из хурджина съестное. Охранник, нарочито громко захлопнул дверь — чтобы все слышали, и запер ее на замок.
Вздохнул с невольным восхищением:
«Хоть женщина, а, гляди, львица. Не каждый мужчина ей чета… Весь каземат диву дается… Будто и не узница, а царица какая… Не в тюрьме, а на троне сидит…»
Аллахверди Карахан-оглы с порожним хурджином на плече, не обращая внимания на косые взгляды караульных, направился в Гёрус. Опять покрутился возле лавок и лабазов, понакупал сахарных голов. И, не мешкая, двинулся в обратный путь. Переночевал по дороге в селе, и на второй день к вечеру добрался домой. Наутро встал чуть свет и двинулся в сторону горы Кяпаз. Гачаг Наби стоял на самом гребне горы, опершись подбородком о винтовку-айналы. И думал он невеселую думу о Хаджар. Страшился, что угонят ее ночью, тайком, в Сибирь, а потом — хоть реки крови пролей, хоть всех стражников перебей, а все одно, Хаджар уже не вернуть…
Где же выход? Выход один — вызволить Хаджар! Как можно скорее! Иначе белый свет предстанет черным мраком! Тесно было на этом приволье ему, душно было! И таким застал его Аллахверди, — тучей смотрит Наби. Поднял голову:
— С чем пришел? Какие вести?
— Хаджар в каземате.
— А ты видел ее? Своими глазами?
— Где же стороннему человеку ее увидеть?! Лейсан мне сказал.
— А не врет? Он-то малость брехун.
— Как бы ни брехал, а душой не покривит.
— И что он сказал?
— Свиделся с Хаджар, все передал ей, к тебе от нее просьба: одежду просит прислать точь-в-точь как твою.
— Пошутить решила?
— Нет. У нее другое на уме. Нахмурился Наби.
— А как ей эту самую одежду передать — в камеру?
— Не в камеру, — под оградой, у граба просит оставить.
— Когда?
— В первую же безлунную ночь. Посмотрел Наби вокруг задумчиво.
— Никак, на подкоп решилась?
— Похоже, так, — Аллахверди поднял голову. — Говорит, не хочу, мол, чтоб ради меня кровь друзей пролилась.
— Узнаю Хаджар! — Наби посветлел лицом; перекинул винтовку за плечо. — Что еще она просила?
— Винтовку — айналы…
— Еще?
— Еще — чтоб ты, Наби, с отрядом в урочную ночь ждал ее на перевале.
— Отряд Хаджар — так было бы вернее нам зваться.
— Наби, негоже мужчине свою жену хвалить.
— Жену? Скажи — львицу. Не будь ее — мы бы, может, разлетелись кто куда, как осенние листья.
— Оно-то верно. — Аллахверди вдруг умолк, поднеся палец к губам: песня доносилась от подножья Кяпаза.
Душно в каземате — я уснуть не могу. В кандалы заковали — никуда не сбегу. Ты на выручку мне поспеши, Наби! Ты темницу мою сокруши, Наби!
— Слышишь, Наби?
— Слышу, Аллахверди!..
— Что говорит наш народ?
— Сокруши каземат, говорит!
— А Хаджар?
— Отомсти за народ, говорит.
— Как ты думаешь, — удастся ей выбраться?
— Надо исполнить ее волю. Уж такая она: тиха — краса, взъярится — гроза…
Аллахверди вновь пожурил друга:
— Пристало ли Наби так возносить свою благоверную?
— Не я — народ ее славит, брат. «Ай Гачаг Наби, чья Хаджар смелей, чем смельчак Наби…»
Прошло несколько дней. Гачаги исполнили все, как просила Хаджар. В Гёрусе, под самым носом у зангезурского начальника, заказали портному сшить короткополую, с газырями, серую чоху
