- Успокойся, - улыбнулся Томас, поняв, что слишком рано заговорил о деле. - Никого я губить не собираюсь. Вот посижу немного и пойду.
- А чего тогда приходил на ночь глядя?
- Соскучился, - ответил Томас. - Соскучился просто. Лежу однажды у костра и думаю, а как там братец мой поживает и милая моя сестрица. Дай, думаю, погляжу на них. А то неловко как-то получается, родственники все-таки, хоть и неблизкие. Гостинцев вот, правда, не принес. Некогда было, торопился. И горами шел... Ладно, пойду я, - сказал он как можно грустнее. Надо было разжалобить кафанку.
- Куда ты? Отдохни.
- Нет, - вздохнул Томас. - Ты заверни мне немного лепешек, дай чуть-чуть лоби. Товарищи у меня помирают в горах. Спасибо за все, - добавил он и, помолчав, поднялся.
- Спасибо, спасибо, - заворчала кафанка. - Заладил одно и то же. Ну-ка сядь, расскажи все, как есть.
- Нет, пойду я, - еще жалобнее повторил Томас. - Видно, судьба у меня такая. Никто не пожалеет, никто не приютит одинокого путника.
- Сядь, я сказала, - прикрикнула кафанка. Она встала, вышла во двор, оглянулась по сторонам, плотно прикрыла дверь, чтобы свет свечи не проникал наружу, и уселась напротив Томаса. - Теперь говори.
Томас рассказал ей все, что знал, откровенно, ничего не тая. Люди в горах готовы начать настоящую войну против угнетателей. Они ждут только сигнала, который поднимет тысячу мстителей. А сигналом должно быть освобождение Хаджар - "кавказской орлицы". Они пришли за этим. Их всего несколько человек смельчаков. Но они дали клятву: или освободят бедную пленницу из неволи, или сложат здесь головы. На что они надеялись? Они надеялись на добрых людей. Они знали, что встретят здесь настоящих мужчин, великих сердцем женщин. Что тюремные засовы,
если народ хочет их сорвать? Что тюремная стража, если народ ненавидит ее? Томас знает, что и его брат Карапет и его жена Айкануш - люди смелого сердца. Ключник Карапет помогает Хаджар, доставляет ей весточки с воли от Гачага Наби, кафанка передает ей через мужа зелень со своего огорода. Сам Наби просил Томаса передать за это великое спасибо. Но пленницу надо спасать. Ее могут перевести и в другую крепость, навеки заточить, и тогда ее не спасет уже ничто. Погибнет женщина, погибнет "кавказская орлица", а вместе с нею погибнет мечта о свободе. Поэтому Наби надеется на ключника и на доброе сердце кафанки. Конечно, подкоп - тяжелое дело и опасное, и, если кафанка не хочет, Томас сейчас поднимется и уйдет, и никогда не будет на них в обиде, никогда не скажет о них худого слова.
- Ты не дразни меня, бродяга! - сказала кафанка. - Я не простушка какая-нибудь, чтобы обводить меня вокруг пальца. Ты хоть знаешь, что всех нас ждет, если кто-нибудь догадается, что подкоп?
- Знаю.
- Не знаешь ты ничего. - Айкануш снова вышла во двор и, оглянувшись, вернулась. -Говорят, грузина Сандро расстреляли, а труп бросили в овраг, на его южный склон, чтобы с базара все видели его. Птицы ему клюют глаза, шакалы обдирают лицо, и никто не смеет к нему подойти. Вчера зарубили мальчика за то, что он не захотел показать дорогу к Змеиному ущелью. Одного надзирателя били прикладами. Били потому, что он упустил из под стражи какого-то бродягу. Ты это знаешь?
- Знаю, - сказал Томас. - Я знаю все.
Истаявшая свеча вспыхнула в последний раз, пламя забилось, затрепетало, и кафанка увидела перед собой прекрасное и суровое лицо, без обычной улыбки, и почувствовала, что должна сейчас принять решение, которое лишит ее покоя, а, может, и жизни.
Свеча погасла. Наступило молчание. Томас знал, что ему первым не следует его нарушать. Неосторожные слова могли нарушить то состояние, в каком, он чувствовал, находилась кафанка.
- Вот что, - послышался голос женщины. - Утро вечера мудренее. Я соберу тебе поесть, отнеси своим друзьям. А завтра в полночь приходи. Днем не смей появляться.
- А помнишь, - сказал Томас, - как вы гостили у нас? Я был тогда совсем мальчишкой. Ты так хохотала над бедным Карапетом, так его к себе каждую минуту прижимала, что я думал, он превратится в лепешку. А какая форель была! А какие вечера, и сколько песен было спето. Правда, ты тогда не такая толстая была, заключил неожиданно Томас.
