Вся жизнь проходила в эти минуты перед ее внутренним взором, и эта жизнь не могла принести ей ни чувства удовлетворения, ни радости.
"Поразительно, какое присутствие духа у этой дикарки, "кавказской орлицы", - думала она, - вот уж, казалось бы - мне, наследнице десятого поколения дворян, привыкших к борьбе и чередованию взлетов, падений - мне хочется рыдать в голос от тех бед, которые сделали столь тяжелыми и трудными последние месяцы пребывания здесь, в предгорьях Кавказа. А это - подумать только... Каждый, кто повидал ее, только и твердит, как сильна духом эта черная пантера, как горят ненавистью и жаждой победы ее огненные очи... Учитесь, княгиня Клавдия Петровна! Все в ваших руках. Или вы вернете себе супруга, а царю - боевого генерала, или игра проиграна".
Щеки княгини стали пунцовыми, от чего она показалась князю еще прекраснее. Губернатор, не отрывая глаз, смотрел на жену. Что с ней происходит?
Борьба чувств отразилась на ее лице. Огонь его вдруг померк, движения стали резкими и деловыми - и перед генералом уже стояла не влюбленная женщина, а трезвый и умный политик.
- Вот что, - сказала она. - Я вам не дам эту папку, дорогой мой.
И она действительно взяла папку со стола.
- Что вы задумали, милая? - удивился генерал.
- Еще не знаю, - ответила ему верная супруга. - Может, спрячу эту папку до лучших времен. А может, просто сожгу ее.
- Как?!
- Брошу в печь, - пояснила она спокойно.
- Но печи не топлены, - только и нашелся сказать губернатор.
- Это не беда. Велю - затопят. Губернатор совсем растерялся.
- Послушайте, дорогая,- начал он.
- И слушать ничего не желаю.
- Но хоть объяснитесь...
- Изволь, мой друг. Ничего умного тебе здесь не насоветуют, - Клавдия Петровна отстранила от себя папку и оглядела ее брезгливо. - Здесь только глупые указания, не относящиеся к делу и не менее глупые запросы, от которых никому не будет прока. Хватит, дорогой. В такие минуты надо жить своим умом и не оглядываться на далеких нянек и дядюшек. Победителей не судят! А проигравшему и самые обстоятельные ответы на запросы любой канцелярии не помогут. Так что - сжечь!
Генерал залюбовался женой.
- Княгиня, вы, как всегда, неподражаемы...
- И вы тоже,- ответила ему супруга сквозь зубы.
Всю эту ночь губернаторская чета не спала. В обеих спальнях до утра горел свет, и каждый с облегчением встретил зарю в своей опостылевшей постели.
А заря над Зангезуром встает такая, что, наверное, нигде больше на свете подобной не увидеть!
Глава шестьдесят девятая
Так или иначе, решительный миг схватки неминуемо приближался. И то сказать - если караван должен месяцами или годами укрываться за стенами - что от него проку? В таком случае, даже лучше, если он погибнет, говаривали наши предки, а они в таких делах толк знали.
Конечно, знал эту мудрость и Гачаг Наби. А потому вынужденное безделье его особенно тяготило. Да и кроме того, сколько друзей ты ни имей, сколько убежищ себе ни устраивай - не усидишь долго в норе, как лиса, обложенная собаками. Кроме того, нужно признать - не мужское это дело - без конца прятаться.
Вот если бы хоть изредка беспокоить врага дерзкими вылазками - налететь, изрубить, спалить, разогнать - потом снова можно исчезнуть на какое-то время.
Поэтому Ало-оглы серьезно и неотрывно готовился к скорым сражениям. Он был уверен, что их час не за горами. Необходимо сойтись грудь грудью - и победить во что бы то ни стало. Победить, вызволить из каземата кавказскую орлицу и скрыться, запутывая следы, загонять врага, измотать его бесконечными погонями и тревогами, а потом снова нанести удар - и снова скрыться.
Можно ли при этом рассчитывать на полную победу? А что такое - полная? Пролить кровь двурушников-беков, отнять покой у казаков, сохранить власть над простым людом по всему Зангезуру - более полное торжество трудно ' себе представить.
Обо всем этом Гачаг Наби любил разговаривать со своими сподвижниками.
- Нужно так ударить врага по голове, чтобы он обмер с вытаращенными глазами! - повторял он. - Пусть займется тем, что бинтует свои раны и не лезет больше в чужие дела. Пусть этот важный генерал из Гянджи либо уберется отсюда навсегда, либо до конца своих дней разъезжает по Гёрусу в фаэтонах с бубенцами, любуясь на свою златовласую жену в нухинском шелковом платке... Но тогда я не знаю, за что ему царь деньги платит. Хотя - это не наше дело.
