Нет. Еще раз нет. Так рисковать нельзя. А - смогла бы! И рука бы не дрогнула.
Есть единственный выход. Надо излечить сиятельного супруга. Нужно влить в него силы и решимость. Зажечь угасший огонь священной ненависти к врагам империи. Подтолкнуть к решению - нечего медлить! Пришла пора дать бой всем бунтарям и непокорным! Пора разбросать их окровавленные трупы по улицам Гёруса и не разрешать подбирать их в течение трех дней в устрашение колеблющимся! Пора спалить хижины разбойников и лачуги их приспешников.
А начинать надо с того, чтобы обезглавить проклятую шайку. " Пока он с ними - на место одного казненного придут десять. Вместо сотен - тысячи соберутся!
Только - может, его и нет, этого пресловутого Гачага Наби? И не было? Может, это просто вымысел, легенда, мечта народная, которая приписала все геройские деяния века одному-единственному человеку?
Да, но Хаджар, томящаяся в цепях, в самой дальней камере сурового каземата? Уж ее никак вымыслом не назовешь. Вот она, рядом, можно призвать ее к себе, впиться в нее острым ненавидящим взором, скрестить свой надменный взгляд с ее ненавидящим... Ах, как было бы все просто, окажись происходящее легендой. Однако и мечтать об этом нечего. Не легенда, а живые люди, смелые, умные, воспетые в песнях и рассказах, которые передаются из уст в уста. Не разбойники они, а вожди, подымающие народ против того, что казалось непоколебимым. И самое странное - что не пали, конечно, но все же дрогнули несокрушимые веками стены от их, казалось бы, мизерных усилий...
Глава шестьдесят шестая
Хватит метаний, княгиня. Взгляните правде в глаза. И - решайтесь.
Пожалуй, напрасно обуревали княгиню столь трудные и тягостные размышления. Губернатору уже вряд ли кто мог помочь. Даже потрать он все свои сокровища, чтобы выписать со всех концов света самых искусных врачей и знахарей - никто не принес бы ему облегчения. Болезнь не считается ни с мундиром, ни с громкими
титулами. Она приходит, не разбирая, и к нищим, и к королям.
И, раньше или позже - неминуемо увлечет свою добычу в сырую землю.
Сон и явь перемешались в усталой голове генерала. Звуки окружающего мира доносились до него все глуше. И отзыв его на них слабел с каждым днем.
Генерал понимал в душе, что княгиня Клавдия Петровна ведет отчаянную борьбу с ним и за него. Он не оставался вполне равнодушным, когда взгляд его останавливался на красавице жене, грациозно изогнувшейся в уютном кресле. И не мог не видеть, что чаще и чаще глаза её загорались не любовью, а гневом и ненавистью. К кому? Не к нему ли?
Вот сейчас ее взор обратился к висящей на стене дамасской шашке и искры вспыхнули в зеленых кошачьих глазах княгини. Почему? Может, ей почудилось, что шашка свистнула, взвизгнула у нее в руке и развалила пополам чью-то незадачливую голову? Но - чью?
Ах, как хотелось бы губернатору, чтобы так и случилось. Чтобы разом принять смерть от любимой руки. Может, попросить ее об этом... Может, спросить...
Самое страшное то, что задай генерал в этот час княгине ужасный вопрос напрямую, по-кавалерийски, в лоб - она бы не смогла скрыть от него правды. Она бы сказала, что именно его считает виновником всего этого позора, что громадная империя оказалась как бы бессильной перед такими бунтовщиками, как Гачаг Наби и Хаджар.
Боже мой, каким тягостным мог оказаться этот несостоявшийся разговор.
- Любили вы мужа, княгиня?
- Безмерно.
- Изменяли ему?
- Нет. Никогда. Даже в помыслах.
- Это правда?
- Истинно говорю. Как на духу.
И Клавдия Петровна тут осенила бы себя истовым крестом и преклонила надолго колени перед образом, утопающим в серебряных ризах. Не захочешь поверишь в эту искренность!
- А сейчас не считаете его вправе продолжать влачить жалкое существование на этом свете?
- Нет, не считаю.
Но, к счастью, этот разговор не состоялся. И шашка осталась висеть там, где висела, посверкивая золотой бахромой. А это значит, что нет избавления, и что генерал-губернатору еще долго тонуть - и не уходить ко дну, умирать и воскресать семь раз на дню, и ждать с нетерпением - когда же кончится эта смертная мука.
