...Между тем, пока в церкви возносились последние мольбы, адресованные к господу богу, беспристрастно взирающему на происходящее с высокого церковного купола, расписанного десять лет назад знаменитым художником из Еревана, генерал-губернаторша вдруг остановила свой острый взор на супруге уездного начальника и сделала ей знак приблизиться.
Обе высокие дамы отдалились на шаг от группы чиновников, столпившихся у гроба.
- Пренебрежем условностями, сударыня, будет считать, что вас представили мне вполне официально. В такой глуши можно пренебречь многим, не так ли? Я рада случаю переговорить с вами. Супруга полковника Белобородова склонила голову.
- Як вашим услугам, ваше превосходительство. Княгиня сделала легкую гримасу:
- Ах, оставьте это титулования, душенька. Меня зовут Клавдия Петровна. А вас, если разрешите, я буду звать Машенькой, хорошо?
- Почту за честь, княгиня.
- Судя по всему, вы из столбового дворянства и окончили Институт благородных девиц в Петербурге?
- Именно так, сударыня. Что и явилось причиной всех моих бед.
- Что так?
- Полковник имеет репутацию либерала, и эту должность ему дали только снисходя к заслугам нашего старинного рода, к которому, кстати, полковник не испытывает ни малейшего почтения.
- Да, он у вас нигилист! - протянула губернаторша. - Действительно, на таком посту это по меньшей мере странно...
Клавдия Петровна знала уже, конечно, о раздорах в семье воинского начальника и была непрочь сыграть на этом.
- Когда на плечи офицера возложена столь тяжкая ноша... - продолжала она раздумчиво. Мария, вспыхнув, перебила ее:
- Смею вас уверить, сударыня, ноша эта моему супругу не по плечу!
- Однако, странно слышать столь суровое суждение из столь очаровательных уст, - протянула губернаторша, внимательно взглянув в лицо Белобородовой.
- Он не может сделать то, что должны бы предписывать ему долг и совесть, стояла на своем Мария.
- Но - почему? И как вы, столь правильно судящая о положении дел, преданная государю и трону женщина, - не можете справиться с тем, чтобы наставить супруга на путь истинный?
Мария колебалась один лишь миг с ответом.
- Не сочтите за дерзость, сударыня... если...
- Ах, да говорите же вы без экивоков!
- Не я одна оказалась в таком положении...
Усмотрев, вполне справедливо, в этом заявлении намек на собственную беспомощность, Клавдия Петровна покраснела, смущенная столь явной дерзостью. Но Мария отнюдь не собиралась вступать с княгиней в словесные баталии. Просто она настолько была поглощена собственными переживаниями, что все остальное отступило для нее на второй план.
- Я уже сказала вам, княгиня, что муж мой либерал. Он мнит себя наследником декабристов, читает вольнодумные стишата и составляет прожекты улучшения общества!
- Разделяю ваш гнев, - медленно сказала губернаторша, справившись с минутным замешательством. - Но... Известно ли об этом в высоких сферах? Что вы сделали для этого?
- Не сомневаюсь, что известно,- ответила Мария сухо.- Во всяком случае, преданные слуги государевы правильно поняли сведения, исходившие от меня...
Имя названо не было, но обе дамы хорошо понимали, о ком именно шла речь.
Неизвестно, как повернулся бы этот разговор далее, но в этот момент разом звякнули шпоры гвардейцев, взявших на караул, и процессия тронулась к выходу из церкви.
Гроб закачался на руках; во дворе церкви его поставили на пушечный лафет, запряженный конями, укрытыми черными попонами. Беки разом выхватили кривые сабли, сверкнувшие на солнце - салют высокому покойнику; грянул ружейный залп.
А затем не спеша процессия двинулась по городским улицам, впереди лафет, покачиваясь на ухабах и подпрыгивая на острых камнях мостовой. Долго наблюдали за ней, пока не скрылись вдали и кони, и всадники: сухие глаза безутешной Марии, прищуренные - губернаторши, широко открытые, удивленные, как всегда, глаза Айкануш, затесавшейся в толпу... Но и это не все.
Еще дольше смотрели вслед удалявшимся Гачаг Наби и его соратники, надежно укрывшись на зангезурских холмах. Что и говорить, зрелище было впечатляющее...
