Быстро одевшись, мы выбежали из дому. На Беркли-Меншнз, было весьма неприятно. Почему дворники не убирают эту воду? Тем не менее, мы не отступили, и под проливным дождем, без зонтиков, подошли к машине. Я рукоятью трости постучал в окошко. Оттуда высунулась борода Рожи Баффета и хамским тоном гения вроде даже и признанного, но недостаточно и не всеми, спросила:
— Эй, два хмыря! Кто из вас Генри, а?
Генри сказал:
— А ты чо, сам не знаешь?!
— Неа. Я следил за Мортимером, — объяснила борода.
— Ага, ага. Ясно. Вот, это он — Генри.
Я важно кивнул.
— А почему у него тирольская шляпа, если он из Америки? — продолжил допрос оборзевший клок растительности.
— Почему… ну ты читал Майн Рида? — нашелся Генри. — «Всадник без головы». Это старый индейский обычай — меняться одеждой. Мы поменялись шляпами.
— Ответь же мне, Всадник без головы и без лошади, — все никак не успокаивалась борода, — почему американский акцент у тебя, а не у него?
— Потому, — ввернул я, — это еще один старый индейский обычай, которыми так богата старушка Англия. Мы поменялись акцентами.
— Так все и было? — с нехорошей полицейской куртуазностью удивилась борода.
— Мы поспорили на пять дол… на пять фунтов, — объяснил Генри, а сам думает «Ого!», — что я сегодня до вечера буду говорить, как американец. Значит, хорошо выходит, раз ты повелся.
— Ничо у тебя не выходит, — возразил я с еще более брутальным выговором, стараясь произносить побольше букв. — Лох только мог повестись, что из Англии не выезжал. Гони 5 фунтов!
— Да ты чо! — сорвался Генри. — Да чо ты мне голову морочишь, да я в Чикаго…
— В общем, парни. Мне нужен Генри, — прервала завязывающуюся дискуссию борода Рожи Баффета.
— … а, Генри… это он! — сказал Генри, указывая на меня.
— Я Генри! — сказал я.
— Генри, — сказала борода, обращаясь ко мне. — Ты собираешься поехать в Баскервиль-Холл.
— Ага, — кивнул я.
— Отговаривать тебя, как я понимаю, бессмысленно.
— Ага, — кивнул я.
— Потому что надо вступить во владенье.
— А как же. Я именно для этого притащился из Америки, знаете ли.
— Про собаку в курсе?
— Естественно, — сказал я. — Огромна, и черта черней самого, и пламя клубится из пасти… ее.
— Именно. Так вот что я хочу тебе сказать, Генри. В ту ночь, когда сэр Чарльз вышел к калитке, у него было назначено свидание вовсе не с собакой.
— А с кем же? — хором удивились мы с Генри.
— С этой рыжей лисой Лорой Лайонс.
— Невероятно! — воскликнул я. — С лисой?!
— Так вот, — продолжила борода, не почтив вниманием мою реплику. — Если ты, Генри, начнешь свои ходули подтаскивать к Лоре, то будет тебе и собака, и ночные прогулки по девочкам, и шарики тебе оторвут, понял?!
— Не понял, какие шарики? В мозгу?
— На полроста ниже. Я оторву, — уточнила борода.
— Ты не завивайся чересчур, х. художник, — процедил Генри. — Я с Генри в Баскервиль-Холл поеду, а я боксер. Слугу моего с сэндвичами только что видел?
— У которого фонарь красивый?
— Это я утром тренировался, он чай вносил и слегка под замах подвернулся. Слегка! Тебе так не повезет.
— Мазила! — шкодливым фальцетом быстро выкрикнула борода и, осуществив этот акт мести, тут же резко стартонула. Машина скрылась в пелене дождя.
Мы с Генри остались посреди мокрой улицы, обляпанные щедрой весенней грязью.
— Я, наверно, знаю эту Лору Лайонс, — сказал я задумчиво. — Рыжую. Которая любит подкрасться сзади и гавкнуть в ухо. Правда, ее раньше звали Лора Френкленд, но сходство слишком велико, чтобы быть случайным.
— Понятно, — сказал Генри, — вот так-то старик и умер. У него было плохое сердце.
— А у кого оно хорошее, — угрюмо ответил я.
— У меня хорошее, — сказал Генри. — Доброе.
И добавил:
— Наверно, этот борода — ее муж. Мы же так и думали, что он Лайонс. И она тоже Лайонс.
— Выскочить за художника, это на нее похоже.
И мы вернулись в квартиру, по дороге разговаривая таким образом:
— Меня не то беспокоит, — сказал Генри, — что этот штрих с бородищей обратил внимание на наш акцент. Это меня скорее мобилизует. Еще сегодня вечером я не лягу спать, пока не отшлифую лондонское произношение. Отец нормально разговаривал, а я же его сын. Но он, эта борода то есть, видел, что я постоянно стою у окна, а будь я хозяином квартиры, я бы не мог так вести себя, когда у меня гости.
