В соборе Святой Софии служили как-то особенно торжественно, строго и мелодично. Владыка с трогательными нотками в голосе вел службу и как на родных чад со слезами на глазах смотрел на свою паству. Слезы эти заметил Александр, и слеза навернулась ему на глаза. Уже после пасхальной заутрени, когда князь стал христосоваться с окружавшими его новгородцами, к нему тихо подошел Судимир и прошептал на ухо, что прискакал вестоноша. Батюшка Ярослав Всеволодович спешил на помощь Александру со своим полком и был в трех переходах от Новгорода Великого. Эта весть как молния ударила молодого князя. Он вспыхнул ликом, поблагодарил Судимира и велел ему позаботиться о вестоноше. Все эти дни он находился в каком-то безумном напряжении, плохо спал, мало ел. Что-то болезненно напрягалось внутри его, сжималось, как пружина, и казалось, готово было лопнуть, оборваться. Оно росло как снежный ком, давило как камень на раменах. В недоумении молодой князь молился Богу и искал ответа, но ответа не было. И вот теперь, обозрев все вокруг, князь вдруг понял, что ищет глазами ее. Ошую центрального нефа, у третьего по счету столпа от солеи, на литургиях всегда стояла она с сестрами и матушкой. Но там теперь ее не было, а стояли другие женщины. Сердце словно оборвалось в груди у Александра. Перстами десницы, дрогнувшими от волнения, он сотворил крестное знамение и тронул за плечо Ратмира, молчаливо стоявшего рядом. Одними глазами без слов спросил он меченошу, что случилось, и глазами же указал на то место, где должна была стоять она. Ратмир с печалью во взгляде придвинулся к Александру, поцеловался с ним троекратно, и тихо на ухо сообщил, что сам недавно узнал. Его тетка, пугаясь слухов и того переполоха, что царил в Новгороде, опасаясь ненависти новгородцев, еще три дня назад отправила своих дочерей с несколькими дворовыми в сельцо покойного мужа, куда-то в Лужскую сотню. Тетка Ратмира заперлась в отведенных ей покоях, а сейчас тихо молилась во владычном храме. Елена же не успела вовремя передать Ратмиру свое письмецо, и вот только сейчас меченоша протягивал князю небольшой берестяной свиток. От этих слов в голове у князя что-то зазвенело, ноги ослабели и готовы были подкоситься. Во рту стало приторно-сладко. Скрипнув зубами, сглотнув слюну, князь напрягся всем телом, устоял на ногах и глубоко вдохнул всей грудью. Переведя дыхание, велел Ратмиру готовить четырех коней. А сам развернул свиток и прочел несколько слов, написанных ему. Елена просила у него прощения, что уезжает так неожиданно, объясняла, что сама толком не знала, куда ее увозят, просила разыскать ее и приехать к ней. Князь свернул бересту и убрал ее за пазуху кафтана. Вся дальнейшая служба прошла для Александра как во сне. Он отстоял ее до конца. На восклицание владыки:
— Христос Воскресе!
Александр дрожью в голосе ответствовал:
— Воистину Воскресе!
Затем стремительно пошел из храма. Новгородцы расступались перед ним и почтительно кланялись, поздравляя с праздником. У врат главного портала стоял Феодор Данилович и внимательно смотрел на идущего вон князя. Он уже знал о подходе Ярослава Всеволодовича. Понимая, что нельзя просто так бросить все и скакать искать свою остуду, князь остановился на несколько мгновений и сказал дядьке, что срочно скачет в Лужскую сотню по ратным делам. Постарается быть обратно к приезду батюшки. Дядька с некоторым удивлением поднял глаза на Александра, но, не задавая вопросов, склонил голову, прося князя лишь об одном — поспешать. В соборе же все шло своим чередом. Новгородцы целовали напрестольный крест из рук архиепископа Спиридона, собирались разговляться.
Пришел в себя князь уже тогда, когда они с Ратмиром, державшим в поводу двух заседланных коней, миновали проем воротной вежи окольного острога, оставляя Прусскую улицу и, продуваемые весенним ветром, поскакали по дороге, ведущей в Лужскую сотню. Светало. Сытые, холеные кони, застоявшиеся в стойлах, резво пошли наметом и, разбрызгивая придорожные лужи и грязь, понесли молодых людей на запад от Новгорода.
* * *
На исходе суток пути лишь один раз остановились путники на короткий отдых в хорошей на вид, недавно срубленной избе в небольшом придорожном сельце. Светало. Начинался понедельник Светлой седмицы. Молодые парни и девушки еще гуляли где-то у околицы, пели песни, праздновали Пасху. От этого сельца до реки Луги оставалось около пятнадцати-двадцати верст. Александр, сойдя с коня и передавая повод хозяину двора, несколько минут еще крепился, но, войдя в избу и присев на лавку, прислонился спиной к стене и уснул. Хозяин, привыкший к проезжавшим и нередко останавливавшимся у него новгородцам, был услужлив, так как принял двух молодых людей за богатых новгородских купцов или бояр. Ратмир же расспросил хозяина, проезжал ли кто из Новгорода в сторону Быстреевского погоста или куда-то еще на запад, и получил утвердительный ответ. Хозяин поведал, что какая-то боярская семья с небольшим двором проезжала день назад куда-то в свое сельцо за рекой Лугой. После этого Ратмир ослабил пояс Александру и уложил его в одежде на перину, постеленную на широкую лавку у стены. Сам же, проверив оружие у пояса и не снимая снаряжения, лег на такую же постель на полу возле князя.
