Половина окон Академии, образующей вокруг дворика букву «П», была открыта из-за весенней духоты. Я подумал, что жаль, конечно, всегда через два месяца начнутся выпускные экзамены, и я не смогу никому испортить будущее, но ничего не поделаешь: и без меня найдется, кто сможет попортить выпускникам кровь. Я верхними позвонками чувствовал, что ко мне прикованы взгляды из всех окон. Я приосанился, перехватил коробку поудобнее, и шагал по краю газона тяжелым шагом, смачно впечатывая скошенные каблуки сапог в рыхлую сухую землю. Если бы у меня был плащ, а не рубаха, он бы непременно очень пафосно развевался у меня за спиной, это бы произвело дополнительный эффект. Ну, что же, не случилось мне уволиться зимой, ничего не поделаешь. Проходя мимо заведующего кафедрой военных дел, как коршун, наблюдающим за марширующим по небольшому пятачку студентами, я поздоровался. Мы были знакомы и порой проводили вместе долгие зимние вечера. Завкафедры по имени Августа подмигнула мне, напомнила, что я всегда знаю, как ее найти, и попрощалась громким выкриком, к счастью, адресованным не мне:
— И-и-и р-р-р-раз! Сбились, черти! Тридцать кругов с начала!
2.
— Подумать только, награда с повышением, — явно пытаясь донести какую-то мысль, пробормотал Кшиштоф, осторожно продевая под погон витой кончик офицерского шарфа, протягивая его и завязывая у бедра.
Двуцветная лента легла на плечо, как влитая, а бахрома осталась болтаться внизу. — Портупею цепляем?
— Какую еще портупею, Шиш? Ты думаешь вообще? — раздраженно отозвался мужчина, чуть отставляя плечо, то, на котором шарф не лежал. — Ты парадную форму вообще когда-нибудь видел?
— Офицерскую — только раз, — отозвался Кшиштоф, цепляя на узел шарфа мощную серебряную бляху с изображением крылатого льва, гербом страны. Он отошел, заложив руки за спину, потом вернулся, чтобы смахнуть с левого плеча, не обремененного шарфом, невидимую пылинку.
— Ты с ума сошел?! — зашипел мужчина, кладя ладонь на свое плечо и чуть сжимая. Он зло прищурился, в то время как Кшиштоф изо всех сил пытался изобразить смущение и покорность судьбе. Это у него не очень выходило.
— Простите, капитан.
— Он у нас теперь майор, Кшиштоф, высшее начальство. С тылу не заходи — лягнет, — комната была проходная, поэтому ничего удивительного, что в одну дверь протиснулась высокая, немолодая уже женщина в женском мундире с прегенеральским пышным эполетом на одном плече. Седина уже тронула ее темные волосы, убранные в высокую прическу. Не удержавшись, майор улыбнулся. В последний раз он видел полковника (тогда еще поручика) Иду Бервиз (ныне — фон Лейн) с такой прической много лет назад, на ее свадьбе. Тогда ее выдавали за не подающего надежд майора фон Лейна, который, стоило ему найти вдохновение в жене, тут же пошел в гору. Теперь он — генерал, а тогдашний младший сержант сегодня празднует свой майорский эполет. Ида фон Лейн была прекрасна хотя бы тем, что как настоящая генеральская жена, ездила с ним по всем гарнизонам, облазила все штабы и была очень хорошим специалистов в области криптографии, одни из немногим: ее выпуск в Академии был последним — потом благополучно скончался последний стоящий преподаватель, самолично препарировавший пару шрифтов, и кафедру закрыли. Для старших офицеров она была чем-то вроде святого образа: некрасивая, но очень обаятельная, она появлялась в самые тяжелые для фронта времена, и даже если бой был проигран, всегда умудрялась ободрять понурых служак. Хотя, конечно, не обязана была этого делать.
— Я еще не майор ближайшие десять минут.
— Не скромничайте, майор Саарт, и катитесь уже в главный зал, вас там ждут, — Ида усмехнулась, похлопала его по здоровому плечу и вышла в ту дверь, из которой пришла. Значит, она просто пришла позвать его, и не собиралась куда-либо еще. Лестно. — Кшиштоф, пойди со мной! Она знала весь свой гарнизон по имени. Или по фамилии, кого уж как чаще зовут. Ординарец кивнул, подхватил на наруч птицу, все это время просидевшую на балке над столом, и вышел следом. Майор Джок Саарт остался один, немного нервно и неуклюже потеребил ленту шарфа, накинутую на плечо, прикоснулся к оставленному для эполета крючку, пригладил волосы, и толкнул иссохшую дверь, ведущую в главный зал. Там его уже ждали. То, что с первого взгляда могло показаться храмом, таковым не являлось. Это было здание местной администрации, размещенной в бывшем монастыре. Тот, в свою очередь, появился здесь благодаря усыпальнице Орла Востока, одного из духов-хранителей острова, в которых, конечно, верили не все, но факт оставался фактом: усыпальница была. В ней лежал саркофаг, а в нем — тело человека, которого крестьяне с восточного берега считали своим покровителем. А уж если им так удобно — пусть себе считают на здоровье. Сам Саарт в Хранителей верил постольку поскольку. Он знал эти легенды наизусть, потому что в детстве очень ими интересовался, запоем читая соответствующую литературу. Но любовь к реализму подсказывала: вряд ли в тот день, когда на остров придет беда, давно почившие герои прошлого поднимутся из своих гробниц и с мечом (луком, алебардой, топором) наперевес станут защищать свою родину. Зал для выступлений администрации и судебных процессов был длинный, как прямая кишка, и установленные у стен ряды скамеек создавали широкий проход. Шагая под внимательными взглядами сослуживцев, майор чувствовал себя невестой, которая спешит к алтарю. Он не спешил, просто переставлял ноги, держа руки по швам — едва зажившая рана в плече отдавалась пульсацией на каждый шаг, отчаянно садня из-за идиота-ординарца. Там, где должен был стоять алтарь и священник, была лишь кафедра, как в Академии, и перед ней стоял генерал с загадочно улыбающейся женой, и его ординарец, держащий закрытую красную коробку. Церемония награждения (а заодно и повышения в звании) началась. Слегка загудели, входя в раж, музыканты. Их на весь гарнизон было от силы человек пять, понадерганных из разных родов войск: два скрипача были от артиллерии, пианиста прислали с поклоном от связистов, был еще переводчик с флейтой, а вот тубу для медика так и не нашли, пришлось вручить ему саксофон. Стоило думать, что музыкальное сопровождение было то еще, но к счастью, особенно музыкальным слухом никто из высших офицерских чинов не страдал. Словом, церемония была нудной ровно настолько, насколько должна была быть: с заунывной классической музыкой, исполняемой на расстроенных инструментах, с постными и скучающими лицами (первые принадлежали завистникам, а вторые — младшим чинам и всем, кто хотел поскорее попасть назад), и каменным лицом генерала, как будто ему ровным счетом было все равно, кого награждать: стоящего перед ним Саарта или же каменную колонну, подпирающую потолок. Вполне возможно, что так оно и было. Торжественная речь специально обученного для этого человека затягивалась, кто-то начал откровенно зевать, когда полковник фон Лейн решила взять все в свои руки. Она осторожно толкнула локтем мужа, тот встрепенулся, кашлянул и заговорил, мигом заглушив тонкий голос чахоточного глашатая от администрации.
