Вопрос был обращён к Любе. Ответить она решилась не сразу, но прямой вопрос требовал прямого ответа.
— Не столько заглохло, сколько подгнило, как мне кажется, — ответила она, не будучи уверенной, что находит правильные слова, чтобы описать ситуацию.
— В смысле? — с тревогой в голосе переспросил Евгений. — Если ты о том, что народу меньше ходит на митинги, что разочаровались многие — то я в курсе. Оно и неудивительно, за пятнадцать-то лет.
— Я не только это имела в виду, — сказала Люба, — мы видим негативные тенденции не только количественные, но и качественные. То, что народу меньше, чем в девяностые, это не страшно, как говорит мой отец, были бы кости, мясо нарастёт.
— Соглашусь, — Евгений кивнул, — а что тогда?
— Направление движения, — ответила девушка, — с недавних пор у нас, можно сказать, появились свои оранжевые. Которые ратуют за союз коммунистов и либералов.
— Я об этом читал, — ей показалось, что его голос стал более жёстким, — мы люди грамотные, Интернетом пользоваться умеем. Меня интересует ваш взгляд изнутри. Что об этом думает правильная молодёжь, что говорят в вашем, — Женя на мгновение задумался, — извини, забыл название, в Молодёжном Альянсе? Что говорит ваш Маркин? Мне он всегда казался способным руководителем.
Люба замялась. На помощь ей пришёл Дима.
— Нас оттуда исключили пару месяцев назад, — сказал он, — всех троих, точнее, четверых. Троих нас и заочно четвёртого товарища, который сидит в тюрьме. Исключили именно из-за того, что для нас неприемлем оранжевый поворот. А что касается Маркина — он полностью с ними спелся. У нас ещё в прошлом году стали возникать подозрения, что не в ту сторону плывём, но он чем дальше, тем больше под либералов ложится…
— Заочно, значит, исключили, — произнёс Евгений, — что ж, для меня этого достаточно. Для характеристики, так сказать, человека… А жаль, глядя на Маркина, я предполагал, что из него что-нибудь стоящее получится. Да, похоже, что в российской оппозиции дела принимают серьёзный оборот…
Он замолчал и задумался.
Черных Евгений Анатольевич. Тридцать пять лет. Образование среднее специальное. Житель Одессы, гражданин Украины. Водитель легкового автомобиля, занимается частным извозом.
…Выйдя из трамвая, пятеро прошли во двор пятиэтажного дома, и Евгений жестом пригласил их в подъезд. Они поднялись на третий этаж, и он открыл дверь ключом.
— Я сам из Одессы, так что квартира не моя, — Люба хотела спросить, чья, но уточнять не стала. — Поэтому выпьем чаю и двинемся.
За чаем Женя рассказывал новости двух последних суток. Накануне корабль «Advantage» ушёл из Феодосии, но груз остался на берегу. Напряжение в рядах протестующих не спадало, а когда Женя уже уходил встречать гостей, по местному телевидению передали, что протесты поддержали депутаты городского совета Феодосии.
— Да, и вот ещё что, — добавил он, — особо не афишируйте, что вы граждане России. Понятно, что скрыть это не удастся, но светить без особой необходимости не стоит. Мало ли что… Говорят в Крыму все по-русски, на улице и в магазинах тоже, «мову» здесь многие и не знают толком… Завтра, по слухам, ничего серьёзного не ожидается, будет у вас день, чтобы осмотреться. Но это — подчёркиваю — по слухам. Здесь порой события развиваются стремительно.
При этих словах товарища Михаил едва заметно улыбнулся.
…С обстановкой вновь приехавшие освоились быстро. Сложилось так, что в дни после их появления основные события происходили не в Феодосии, а в Симферополе, куда американские военные прибыли самолётом, и в Алуште, где их размещали в санатории. Евгений был разочарован этими обстоятельствами и даже размышлял вслух, не сорваться ли им с места и не поехать ли в Симферополь — не так уж велик по размеру полуостров Крым, а находиться хотелось в самой гуще событий. Вновь эпицентр противостояния сместился в Феодосию лишь через четыре дня, когда москвичи уже познакомились со многими участниками пикетов и, несмотря на предупреждение Евгения, не старались скрывать, что они москвичи.
Михаил тоже зря времени не терял. Уже на второй день он завёл себе подругу из местных активисток и ночевал теперь у неё. Звали её Ольга, жила она в свои двадцать восемь или двадцать девять лет одна в небольшой квартире пятнадцати минутах ходьбы от лагеря.
