И снова Марина везла пьяного Виталика к себе на квартиру…
…Седьмое ноября, ожидавшееся в этом году, было не совсем обычным.
Под самый конец 2004 года российский парламент изменил законодательство о выходных и праздничных днях.
И с наступающего года Седьмое ноября стало рабочим днём.
Зато выходным стало четвёртое — «День народного единства», введённый вместо «Дня согласия и примирения», который так и не прижился, и народ продолжал праздновать седьмое число…
Поэтому в 2005 году заявки отличались от шаблона — левым организациям в первый раз приходилось считаться с тем, что привычный день 7 ноября теперь будет рабочим, и заявки надо подавать на вечер… Однако полное осознание новой реальности придёт только через год, в пятом ещё люди наивно пишут уведомления на 15–16 часов…
Но одновременно встрепенулись националисты.
Это, конечно, очень широкое понятие, и в задачи автора не входит раскладывать его по полочкам.
Однако факт необходимо отметить — они проявили инициативу.
И на четвёртое ноября, на день нового праздника, впервые отмечавшегося как государственного, они в установленные законом сроки подали заявку на «Русский Марш».
Это было реальностью, это было впервые, и это было интересно.
…Это случилось рано утром, когда Виталик собирался на работу.
На мобильный телефон позвонили с незнакомого номера. Он взял трубку.
— Виталий Георгиевич?
— Да, слушаю.
— Вас беспокоят из Федеральной службы безопасности. Моя фамилия Артюхин, зовут Владимир Иванович. Нам необходимо с Вами встретиться.
…Автор покривил бы душой, написав, что этот звонок не встревожил Виталика и не вывел его из состояния равновесия и что по эскалатору станции метро «Чистые Пруды» он поднимался, будучи совершенно спокойным. Конечно, это было не так.
С телефона-автомата он позвонил Марине и сказал, что их вечерняя встреча задерживается, что возникли проблемы, он приедет и объяснит ситуацию.
Ещё он думал, позвонить ли Маркину, но решил не доверять телефонной связи и встретиться с лидером организации лично.
Да, это был тот самый Артюхин, которого Виталику показывал Димка в отделении милиции и который присутствовал на митинге в сентябре.
Он словно сверлил Виталика тяжёлым и пронизывающим, как октябрьский ветер, взглядом своих холодных бесцветных глаз, и Виталику становилось настолько не по себе, что приходилось собрать всю силу воли, чтобы не отводить глаза в сторону.
— Я очень давно собирался с Вами встретиться, Виталий Георгиевич, — говорил он медленно, смакуя сигарету и наблюдая за реакцией Нецветова, — но сейчас речь не об этом. Догадываетесь, почему я Вас пригласил?
— Не очень, — признался Виталик.
Артюхин слегка кивнул, незаметно поджав губы.
— Ну, а всё-таки?
— Насчёт седьмого ноября? — предположил Виталик.
— И насчёт седьмого, и насчёт четвёртого, и не только… Кстати, какие у вас планы на праздники?
Виталик слегка пожал плечами.
— У нас об этом не говорили ещё. Наверное, будет демонстрация, как обычно, только вечером. Я ж рядовой член организации.
— Ничего противозаконного в эти дни не планируете? — усмехнулся Артюхин.
— Я — нет.
— Вы давно в политике?
— С девяносто восьмого.
— И до сих пор не сделали карьеру?
— Не стремлюсь.
— Участвуете в политическом движении и не стремитесь к карьере? Стать, допустим, помощником депутата Госдумы от коммунистов, а впоследствии депутатом?
— Я об этом не задумывался.
— Тогда зачем Вы этим занимаетесь?
— Затем, что я так считаю нужным, — Виталик уходил в глухую оборону.
— У Вас два административных задержания, — заметил Артюхин.
— Да, и у меня все штрафы заплачены. Могу принести квитанции.
— Квитанции… — усмехнулся Артюхин. — Не надоела Вам такая жизнь, Виталий Георгиевич?
— Я своей жизнью вполне доволен.
— Вы же неглупый человек. Неужели Вы действительно верите в какие-то идеи — в двадцать первом веке?
— Это, в конце концов, моё личное дело.
— Разумеется. Только время героев закончилось, Виталий Георгиевич, безвозвратно ушло, на дворе третье тысячелетие, наступило время плоских мониторов, скоростного Интернета и мобильных телефонов.
— Причём тут мобильные телефоны и отношение к жизни? — не понял Виталик.
