Щёлкнув пальцами, Моррисон приказал Али остановиться.
У обочины дороги он увидел четверых пленных каддафистов в окружении конвоиров.
Торопливо обежав вокруг капота, Али распахнул господину дверь.
На Уильяма молча смотрели четыре пары ненавидящих глаз — трое обжигающе чёрных и одни по-северному светлые, а из-под спутанных от засохшей крови, выгоревших под жарким африканским солнцем, но и без того не по-здешнему русых волос проступали удивительно знакомые славянские черты лица…
— Нецветов!.. — не скрывая удивления, ахнул Моррисон, приближаясь и продолжая речь на языке, которого не понимали ни сопровождающие, ни соратники Виталика, стоявшие рядом с ним босиком на песке. — Какими судьбами? Ты-то что здесь делаешь?
Слегка вздрогнул Виталик, услышав русскую речь, но тут же взял себя в руки.
— Сюрприз, мистер Стивенс, — хрипло ответил он, усмехаясь.
Моррисон остановился, разглядывая пленного, словно не зная, что сказать.
— Покурить бы предложили, что ли, — так же насмешливо продолжил Нецветов.
Уильям сделал знак, и на запястьях пленника разомкнули пластиковые европейские наручники. Он протянул ему раскрытую пачку «Парламента», Виталик взял сигарету и жадно затянулся.
— Крыса, — вполголоса сказал стоявший по правую руку от Виталика пленный.
Нецветова передёрнуло, как от электрического удара, и он то ли уронил, то ли бросил недокуренную сигарету на песок.
— Подними, — сказал Моррисон.
Виталик не шевельнулся, но их глаза встретились, и сцена в отделе внутренних дел «Люблино» возникла в памяти Уильяма так ясно, как будто это случилось вчера.
— Всё-таки по-прежнему правду ищешь, Нецветов, — сказал он, словно возвращая к жизни недосказанный спор шестилетней давности.
— Ищу, — кивнул Виталик.
— И как, нашёл?
— Кажется, да… Да, нашёл.
Только этот ответ отличался от данного тогда.
Моррисон стряхнул пепел со своей сигареты. Бычок Виталика так и дотлевал на песке.
— Много вас там? — он кивнул в сторону сопротивляющихся кварталов.
— Много, — подтвердил Виталик.
— Ты не понял. Русских там много?
— Очень. Считайте, что вся Россия.
— Нам есть о чём с тобой поговорить, не так ли? — усмехнулся Моррисон. — Садись в машину, Нецветов. Считай, что вытащил счастливый билет. Поедем в Мисурату, поговорим. Если договоримся — доброшу тебя до тунисской границы, и на все четыре стороны…
Но падает, падает снег две тысячи пятого года, и горит, горит зелёный картон… Ещё бы хоть разок, хоть одним глазком увидеть, как падает снег… Но жгут кожу взгляды товарищей, не понимающих их диалога…
— Да пошёл ты… Мне с тобой говорить не о чем, — Виталик дёрнулся, попытавшись сделать шаг вперёд, и в этот момент увидел Уильям Моррисон, как разверзлись над ним небеса, и возник над ним из ниоткуда чёрный сверкающий вертолёт, он снижался, сияя отполированными боками, на которых горело четырьмя разрывающими сознание буквами имя страны, которой вот уже двадцать лет как не было на карте, но уже видно было, что в кабине за рычагами машины сидел молодой, как на фотографии с комсомольского билета, Георгий Нецветов, и рвался он, живой и советский, сквозь десятки лет и тысячи километров на голос сына в самое пекло две тысячи одиннадцатого года…
Уильям попятился, сделал шаг назад. Потом ещё шаг, выхватывая пистолет из кобуры, выстрелил в грудь то ли Георгию, то ли Виталию, всаживая по пуле прямо в каждую из четырёх ненавистных букв, то ли на борту невиданной машины Нецветова, то ли на выпачканной чужой кровью футболке Нецветова, ещё раз и ещё, и продолжал жать на курок, даже расстреляв всю обойму…
Пуля летела по параболе. Она стремилась вперёд под действием сообщённой ей кинетической энергии, а планета тянула её к себе силой гравитации, с ускорением свободного падения, с поправкой на тридцать вторую параллель.
Пуля летела по параболе, влекомая законами физики, и никакая сила в мире не могла ни повернуть её обратно, ни заставить отклониться от заданной траектории.
И только пустые щелчки курка немного привели его в чувство.
— Где?… — выдохнул он, пронзая бешеным взглядом удивлённых повстанцев.
— Что где, мистер Конрад? — испуганно спросил Али, вжимая голову в плечи. Стоявший поблизости повстанец шарахнулся в сторону.
