Укрепленный лагерь далматских странников изначально возник только на первом из шести островов, самом большом и неприступном, и назывался без затей — Castel Novo: „Нечет-Далматин основал Новый Град, крепость на берегу и киновию на холме". Он был весьма схож, по описаниям, с северным Теллеборгом на о. Зеландия. Как и в этом городе, бывшем, в сущности, военной базой викингов в Балтийском море, в Запредельске во всем проявлялся дух странничества и мореплавания: кто-то из поселенцев жил в больших деревянных домах, построенных в форме лодок, по одному для каждого экипажа, состоявшего обычно из нескольких родственных семейств, другие и вовсе годами оставались на своих кораблях, пришвартованных то у того, то у этого острова. Тем не менее стремление к оседлой жизни у далматцев вскоре взяло верх, и уже к концу пятнадцатого столетия все острова Каскада были заселены и освоены. Подумать только: горстка уцелевших странников, без припасов и необходимых орудий, без войска и золота, за несколько десятилетий сумела создать на пустынных островах акведуки и мосты, храмы и верфи, крепости и мастерские!
Названия наших островов в XVI—XVII веках, когда простонародный себский язык окончательно вытеснил изысканный далматинский, носили некий особый, почти сакральный смысл, ныне забытый (хотя ведь до сих пор еще говорят „от альтуса до ультимуса", то есть от рождения до смерти). Теперь же, претерпев немало изменений, они зовутся так
1. Гордый (или Altus — высокий).
2. Брег (что по-сербски означает вовсе не берег, а гору).
3. Вольный (его старое сербское название — Комора, то есть „камера", было не столь жестоким, учитывая, что на этом острове извечно находился острог).
4. Утеха (бескрайнее поле диких маков и соловьиные рощи), с его крошечным скалистым спутником Розстебином, в счет не идущим.
5. Змеиный (главным образом, конечно, vipera renardi) и —
6. Ультимус (Ultimus), или Дальний, или просто Край, где всякий островитянин, по преданию, оканчивал свой жизненный путь и где до середины XIX века совершалась смертная казнь. Веревка, как принадлежность Иуды, была под запретом, ниже — костер, любимая забава инквизиторов, зато осужденный имел неслыханное право выбирать между топором или залпом, что вносило известное разнообразие в серые будни палачей.
Увы, всего этого кормчий странников Маттео уже не узнал:
„В год 1421 от Р.Х. На исходе апреля, возвратившись с охоты, благородный Маттео из Млета три дни горел в жару, — с сухой горечью пишет автор «Странной Книги», — и отдал Богу душу и был погребен на Дальнем острове. Власть принял Марко Нечет-Далматинец"».
7
Марк обхватил колени руками и закрыл глаза, чтобы мысленно обозреть свое маркграфство как бы с высоты птичьего полета сознания.
Река. Мы испытываем чисто физическое удовольствие, следуя за долгими, вольными, величавыми меандрами ее широких рукавов, плавно огибающих шесть разновеликих островов, разделенных между собою темно-синими жилами протоков. В этом неспешном, круговом, виньеточном движении вод есть своя музыкальная гармония, своя мелодия, что-то от венского вальса, с его светлой меланхолией и сдержанной силой.
Острова. Сквозь осеннюю дымку и кисею мороси виднеются идущие подряд большие ломти серо-зеленой суши, все еще, миллионы лет спустя, сохраняющие изначальную идею единства и общей формы — медведь с поднятой лапой. Мы быстро озираем: узкие песчаные отмели Утехи и Змеиного, северную лесистую часть Брега (медвежий загривок), широкую полосу фабричной экземы на его западной стороне, сходящие прямо в реку, как ступени античного портика, гранитные скальные уступы Альтуса, гибкий хвост уходящего в туннель поезда, тесноту городских кварталов, разделенных нитями каналов и улиц; мы замечаем на другой стороне главного острова воткнутый в вершину холма крошечный крестик меннонитской церкви, нас привлекает серебристый отлив ольховых рощ по краям бурого распаханного поля, ограниченного с юга погребальной ямой росистого оврага. В пологой, волглой восточной оконечности главного острова тускло, как черные зеркальца, поблескивают карстовые озера. Отодвинув правым локтем большое холодное облако, чтобы не мешало, мы открываем для мысленного взора дальнюю часть архипелага, со слегка отставшим от остальных Вольным островом (медвежья лапа), с его желтыми проплешинами пастбищ и ровными рядами красноверхих казарм, и, наконец, со вздохом духовного насыщения, под последние, медленно затихающие вдали звуки струнной коды мы замираем над сочными элизийскими лугами Ультимуса, прореженными карандашными линиями автомобильных дорог и шашечными квадратами погоста. Прищурившись напоследок, мы различаем среди рассыпанного у подножия холма рафинада склепов и базилик высокую серую часовню, в которой покоится прах первого князя Нечета.
