В полдень, посасывая волдырь на большом пальце, Клем вернулся в дом. Как всегда, войдя, он первым делом прислушался, где Клэр, чем она занимается. Это было нетрудно — стены как бумажные, а доски пола скрипят при каждом шаге. Наливая воду в раковину в ванной, он слышал, как она вышла из спальни, подходит к лестнице, потом — мягкое, удаляющееся поскрипывание ведущих вниз ступеней. Через секунду раздастся скрип открываемой в гостиную двери или легкий щелчок со стороны черного хода, если ей вздумается подышать застучавшим по черепице у него над головой дождем.
Он побрился, сполоснул подмышки, поменял рубашку. В гостиной они молча постояли у окна, пережидая ливень. Косметики на ней не было, а волосы (два дня назад он вытащил из стока ванны слипшийся комок ее волос) она стянула резинкой. Ни сережек, ни браслетов, ни колец, ни броши. Единственным броским пятном на ней, кроме пятна экземы или лишая за ухом и коричневатого плаща, был шарф цвета морской волны, захваченный, должно быть, при отъезде из Данди.
Дождь припустил сильнее и какое-то время лил что было мочи, потом иссяк и перешел в морось. Клэр подхватила его под руку, и они отправились в путь, обходя мелкие, на глазах впитывающиеся в землю лужи. С деревьев капало. В поле рычал трактор, скрытый от них насыпью и стеной леса, — фермер нарушал библейскую заповедь о субботнем отдыхе. Наступало время сбора урожая: не общая деревенская страда, как раньше, а частный бизнес нескольких десятков профессионалов. Когда Клем ездил в Радсток за глазными каплями и за радио, он видел, как в поле, словно землечерпалки в золотистом океане, плыли комбайны. Они работали и по ночам, выстроившиеся дугой фары рассекали темноту, а потом широко взмахивали лучом, как сигнальные огни маяков, когда в конце прогона машины поворачивали на обратный курс.
Хотя переживать особо вроде и не стоило, но не требовалось быть ни антропологом, ни краеведом, чтобы понять, что деревенская жизнь навсегда что-то утратила и что объявленная субботняя дискотека не будет сопровождаться старым добрым кличем «Вот он, урожай», который раскатывался по аллеям вокруг Глостера в детские годы Лоры и Норы.
В проезде перед домом Лоры, под окнами столовой, примостился «альфа-ромео-спайдер» Фрэнки — Клем поразился, что она все еще на нем ездила, — классическая спортивная машина, изрядно побитая лондонской городской жизнью и годами небрежной парковки. Типично харвудская машина, и брошена она была в типично харвудской манере — несмотря на дождь, водительская дверца была широко распахнута, словно захлопнуть ее было лень, пусть другие заботятся, если есть охота.
На кухне Лора присела на корточки, как борец сумо, перед старой плитой, отправляя в духовку противень жареной картошки.
— Они в гостиной, — махнула она окутанной облаком пара головой.
Клем сказал, что они пойдут туда, но Клэр присела к кухонному столу и занялась ногтями.
— Клэр может остаться здесь помогать, если хочет, — сказала Лора, — Понятия не имею, куда Кеннет запропастился. Боюсь, как бы он не вымок под дождем.
— Он укроется под деревом, — сказал Клем.
— Вечно он простужается и зарабатывает бронхит, — сказала она, ухватившись за стальной поручень вокруг плиты, чтобы подняться на ноги, — Но не могу же я напяливать на него летом жилет, верно?
Клем налил ей стакан соавского из стоявшей в холодильнике открытой бутылки и пошел по коридору искать Фрэнки. Он не видел ее с того дня, как хоронили Рона. Сам он приехал тогда в крематорий на такси через два часа после рейса из Коломбо — зашел в часовню с чемоданом и ящиком с камерой, когда гроб уже начал опускаться в печь. Тогда Фрэнки еще называла себя актрисой, хотя уже много месяцев сидела без работы, да и до этого особо не блистала. Выступала на эдинбургском фестивале экспериментального театра в пьесе «Искаженное название», потом какое-то время подрабатывала диктором прогноза погоды дневных новостей на местном телевидении, пару сезонов занималась пантомимой. Была учительницей английского, манекенщицей, буддисткой, безработной на пособии — ее жизнь была для Клема (как и его — для нее) запутанным клубком случайностей. Ее мужчины, насколько он слышал, в основном были старше ее и женаты. На поминках Рона она вскользь обронила, что недавно сделала аборт, и из ее тона можно было заключить, что он тоже — не первый. Лора поведала Клему — полуозабоченным-полуозадаченным тоном, каким она всегда говорила о дочери, — о последней затее Фрэнки: агентстве по дизайну интерьеров, оборудованном в подвальной квартире подруги на Финсбери-Парк; трудно было представить, почему она решила, что имеет достаточно опыта в этом деле.
