По лестнице они спустились вниз к небольшому пассажу. Киоск напитков, булочная, ларьки, торгующие сувенирами и газетами. Между цветочным магазином и банкоматом была крашеная дверь, верхний край которой доходил Клему до пояса. Взглянув на Сильвермена, Дефо постучал в нее ключом. Они подождали. Дефо опять постучал. С другой стороны раздался звук отодвигаемых предметов.
— Мы до сих пор не знаем, как они сюда попали, — сказал Сильвермен. — Может быть, с рельс удалось как-то пробраться. Тут настоящий лабиринт. Береги голову.
Клем низко пригнулся и, неуклюже шаркая, начал двигаться в темноту. Сильвермен шел за ним. Дефо остался охранять вход, а может, решил, что его похожая на полицейскую форма может вызвать панику. Потолок помещения — наверное, раньше это был склад, не позволял распрямиться. Вдоль одной стены, прислонившись спиной и подобрав колени, сидели четверо мужчин и три женщины. Сильвермен обменялся с ними рукопожатиями. Одна из женщин, в повязанном на голове красном или коричневом шарфе, попыталась прижать его руку к губам, но он мягко отодвинул ее.
— Ну, ну, — сказал он. — Я не епископ.
Он начал распаковывать еду.
— Откуда они? — помогая ему, шепотом спросил Клем.
— Скорее всего, молдаване. Или румыны. А может, цыгане. Всего два-три слова по-английски знают. Документов, естественно, нет. Денег тоже.
— А убежища они попросить не могут?
— Насколько я понимаю, они уже пытались один раз, и их посадили на самолет обратно в Кишинев — они попрошайничали где-то и попались в лапы то ли менту, то ли городскому чиновнику. Кто знает?
— Им здесь легче пристроиться, чем в Штатах?
— Честно говоря, — сказал Сильвермен, — мне кажется, они думают, что они именно в Штатах.
Мужчины были худощавы, в белых рубашках и дешевых костюмах. Женщины — в национальной одежде, напоминающей наряды крестьянок в фильмах про Дракулу. Клем раздал им булочки и стаканчики с супом. Они бормотали слова благодарности. Ему было их жаль.
— Ночью им можно выбираться на часок ноги размять, — сказал Сильвермен, тихонько барабаня в еще более крошечную дверцу в другом конце комнаты, — В туалет сходить здесь, на вокзале. Я подыскиваю им юриста. Когда все будет готово, мы вытащим их отсюда. Сделаем их канадцами.
Крошечная дверца распахнулась. Из нее показалось и уставилось на них, моргая, длинное, желтоватого оттенка лицо.
— Buenas tardes[29],— сказал Сильвермен.
— Buenas tardes, señor, — ответил мужчина.
— Бывший гватемалец, — сказал Сильвермен Клему. — У них по приезде, если можешь представить, еще меньше с собой было. Эти добрые люди уступили им часть жилья.
Как бы в подтверждение его слов один из молдаван или румын приветливо помахал гватемальцу и, с усилием разгибая затекшую спину, начал передавать ему остатки еды. Клем опустился на колени у двери — больше похожей на люк, чем на дверь, — и заглянул внутрь. Вокруг единственной лампы, как на картине в стиле кьяроскуро[30], расположились мужчина и две печальные женщины; поприветствовав его кивком, они принялись за ужин. За ними в устроенной из картонных ящиков кроватке лежал четырех- или пятилетний ребенок и сосал кусок хлеба; блестящие равнодушные глаза уставились на Клема.
— Это не их ребенок, — глухим от волнения голосом произнес Сильвермен.
— Не их?
— Малыш, видимо, отбился в пути от родителей. Но они заботятся о нем, как о своем собственном.
Повозившись, ребенок вытащил из-под одеяла жестянку, старую банку из-под сухого молока или кофе, найденную где-нибудь в станционном мусоре. В крышке острым предметом была пробита дырка. Странным, вялым жестом мальчик помахал Клему.
— Иди, — подтолкнул Сильвермен. — Ты такого еще не видел.
На четвереньках Клем залез внутрь. Давая ему дорогу, взрослые отодвинулись в сторону. Женщины улыбнулись.
— Ноlа[31],— сказал ребенку Клем.
— Mira, — прошептал мальчик. Тонкими пальчиками он пытался открыть жестянку.
Клем вытащил из кармана монету, канадский доллар, и слегка поддел крышку; мальчик открыл коробку. Сначала из-за темноты было невозможно рассмотреть, что внутри (во мраке коробки что-то шевелилось), но кто-то приподнял за спиной Клема лампу, и свет выхватил голые мордочки двух облезлых мышей — этих живучих полуслепых, питающихся золой и мусором паразитов Клему часто приходилось видеть копошащимися на рельсах лондонской подземки.
