Отложив страницы в сторону, он пододвинул к себе лист писчей бумаги, взял одну из ручек Клэр и написал короткое письмо отцу. Конечно, можно было позвонить, телефон был рядом, позади него, но письмо дойдет через день-два, а по телефону его заверения могли прозвучать легковесно, неосновательно. Он описал положение клиники, хорошее оборудование, оптимизм врача. О самой Клэр он сообщил, что она показалась ему «сонной», но, в общем, в довольно неплохом состоянии, что ей был обеспечен хороший уход, она жила в комнате с видом на сад и со временем непременно должна была поправиться. О собственных планах он не писал, у него их не было. Подписав письмо «с любовью, Клем», он нашел конверт и книжечку марок первого класса, положил конверт в карман и вышел на улицу, дважды повернув в двери ключ.
Опустив письмо в почтовый ящик на углу улицы, он направился к центру города. В маленьком кафе, где пара молодых китайцев трудились вокруг кастрюль с дымящимся маслом, он купил завернутый в газету кусок рыбы и вернулся с ним обратно в квартиру. Он поел за кухонным столом, смывая жир с языка глотками граппы, затем, не собираясь больше идти в город, принял душ. Оставив одежду в куче на полу ванной, Клем пересек прихожую и прошел в спальню Клэр. Сняв с крючка за дверью халат, он надел его, заметив краем глаза в зеркале мимолетную красно-белую тень — свое отражение. Халат был тесноват в плечах, но, в общем, подошел неплохо. Он прошел в гостиную и опустился в кресло; рядом, на маленьком столике, стояла бутылка граппы и лежали его сигареты.
В комнате был старый переносной телевизор с круглым экраном. Допивая стакан, он просмотрел документальный фильм о подводных вулканах, американскую комедию, свежую часть детективного сериала; аккуратно курил, подставив ладонь под кончик сигареты, чтобы искры не прожгли в халате дырочек. Подступила зевота — в этот день он встал раньше пяти утра и из окна гостевой комнаты встречал рассвет на острове. За завтраком поедающие ржаные хлопья и диабетический джем старики улыбались ему ободряюще. Интересно, что они думали о его приезде? Может, надеялись, что он решил присоединиться к их абсурдной религии? Либо у них в мыслях было что-то более абстрактное: живи хорошо, поступай правильно, неси людям добро? Он ожидал, что найдет их нелепыми, но в конце концов их серьезность, неловкая домовитость начали вызывать у него симпатию. Если они желали ему добра, он принимал их пожелания и даже их молитвы.
Серия закончилась — удачная находка — противостоянием двух сил. Когда по экрану побежали титры, он решил перейти на диван, но, проснувшись через несколько часов, в полном недоумении обнаружил, что по-прежнему сидит в кресле, в освещенной голубым светом телевизора комнате. Ему снилось, что он идет в комнату Клэр. Двери не было, только портьера, которую он медленно отводил в сторону острием зажатого в руке кинжала. Может, это была сцена из фильма? Вспомнить не удавалось. Поднявшись из кресла и выключив телевизор, он побрел на кухню. На дорожном будильнике было без пятнадцати пять. Глядя из открытого окна на уличные фонари, на огни идущей по фиорду лодочки, он выпил стакан воды из-под крана, потом вытащил из брошенных в ванной брюк бумажник и, стоя под лампой в прихожей, начал разыскивать бумажку с номером Сильвермена. Телефон стоял на низком трехногом столике. Присев на корточки, он набрал номер. Несколько секунд стояла тишина, потом послышался сигнал вызова, шум статических разрядов и наконец голос — потрескивающий, неясный, далекий, как Арктика, но несомненно принадлежащий Сильвермену.
— Кто это?
— Клем. Клем Гласс.
— Клем? Бог мой! Выследил меня, а?
— Шелли-Анн сказала, что ты — в Торонто.
— Кто?
— Шелли-Анн.
— Она в порядке. Хотя, говоря по правде, она на меня здорово обижается. Думает, что я здесь останусь.
— Что ты делаешь?
— Веду машину.
— Нет, что ты в Торонто делаешь?
— Начинаю все сначала.
— С чего?
— С начала. Слушай, Клем. Я до пятидесяти двух дожил и только теперь начал понимать, что значит слово «надежда».
— «Надежда»?
— Может, это не то слово. Ты где?
