У самого дна он повернул и направился к берегу. Он плыл без всякого усилия, по-рыбьи изгибаясь и лишь слегка шевеля руками и ногами. Вода послушно расступалась
перед ним. Он оставался под водой, пока хватило дыхания, направляясь туда, где воды светлели, выдавая мелководье. Там он, наконец, всплыл.
Сэм исчез из виду надолго – как показалось Лидии, на несколько минут, что, конечно, не могло быть правдой. Но она успела встревожиться, когда его голова показалась на поверхности темным поплавком, послав по воде концентрические круги. Он тряхнул ею, чтобы вылить воду из ушей, и поплыл туда, где заросли на берегу спускались к самой воде.
Кто мог предугадать, что своенравная, противоречивая натура Сэма проявится во всей полноте именно тогда, когда это будет наиболее некстати? Что он дойдет до таких крайностей? Схватит ее в объятия, поцелует со всем пылом страсти, а потом оттолкнет и бросится прочь?
«Ну нет», – думала Лидия, глядя, как он выбирается на берег, держась за нависающие ветви. Вода стекала с него ручьями. Рубашка и брюки, насквозь мокрые, облепили тело. «Ну нет», – мысленно повторила она. Сейчас не время для игры в благородство, не время усложнять то, что на самом деле проще простого. Она не допустит этого.
Лидия поспешно поплыла следом. Она запыхалась, но успела вовремя, пока Сэм стоял спиной к кромке воды и отирал лицо. Когда он повернулся, она уже была рядом. Тончайший шелк сорочки и панталон просвечивал насквозь, и она об этом прекрасно знала. Она стояла очень прямо, опустив руки, и чувствовала, что одержала верх в самом важном в ее жизни поединке. Будь она полностью обнажена, эффект не оказался бы столь убийственным.
– Лидди… – сказал Сэм, сделал шаг назад и пошатнулся. – Лидди… – повторил он и конвульсивно глотнул. – Лид… – И все, только губы беззвучно шевельнулись.
Она подошла почти вплотную. Лицо Сэма посуровело, глаза превратились в две узкие щелки.
– На этот раз я не отступлю, – процедил он сквозь зубы. – Клянусь Богом, я сделал все, что мог! Я не отступлю!
– Вот и хорошо, – сказала Лидия. – Ничего другого я и не просила.
Она раскинула руки, приподнялась на цыпочки и сделала круг, призывно покачивая бедрами.
– Помнишь, ты просил, чтобы я танцевала для тебя в одном белье? Твое желание исполнилось. В ответ ты исполни мое. Прекрати все усложнять, прошу!
– Я только хотел проявить твердость…
– И ты ее проявил. Куда уж тверже!
– Лидди!
Поистине она имела над ним власть – столько власти, что кружилась голова. Все в ней пело, ликовало, благодарило судьбу за неожиданный дар. Но радость отзывалась печалью, потому что Сэм был отнюдь не в восторге. Ему не улыбалось покориться ей. Лидия не винила его, она и сама побаивалась собственного триумфа. Но мог же он хотя бы понять!
– Пойми, мне предстоит выйти замуж по чужой указке. По указке жить, заводить полезные знакомства, давать предписанные правилами вечера и балы. Ты хочешь лишить меня свободы выбора? По-твоему, я не имею права даже подарить свою девственность по собственному усмотрению? Позволь мне хотя бы это! Дай мне шанс один – единственный раз сделать то, что хочется мне самой!
Сэм молча, прищурившись, недоверчиво смотрел на нее. Он не верил ей, но и не спешил повернуться спиной. Он чего-то ждал.
– Мы с тобой птицы разного полета, Лидди, – сказал он наконец. – Я хочу, чтобы ты поняла: я не… – он запнулся, но упрямо продолжал, – недостаточно хорош для тебя.
Лидия на секунду задумалась над его словами, потом отмела их нетерпеливым движением плеч.
– Здесь и сейчас ты для меня хорош, лучше и быть не может. Здесь и сейчас ты воплощаешь все мои мечты.
По телу ее прошла дрожь. Оставаться в мокром белье было холодно, но дрожала она по иной причине: отчасти это был страх перед собственной дерзостью, отчасти трепет непобедимой женственности, биение великой силы, способной укротить мужскую мощь, заставить мужчину смириться перед лицом женщины и ненадолго покориться ей. Взгляд Сэма медленно прошелся по Лидии с головы до ног. Он облизнул губы. Возможно, он все еще сердился, но это было не важно, потому что он самым очевидным образом желал ее. Его мокрые брюки натянулись в паху, обрисовали контур его возбужденной плоти.
