Он и в детстве умел терпеть и дожидаться. Как сильно хотелось за черту горизонта! В обгон, в погоню, напропалую! Но пыльный дилижанс на почтовой станции не так манил к себе, как парусник, уходивший в сторону оранжево-розового заката. В Гибралтар, в Атлантику! Чужие страны. Все было неясно и смутно тогда в желании увидеть новые города, испытать себя, свое упорство. Всего один день понадобился, чтобы уговорить товарищей отправиться на шлюпке в Геную. Зато не спал почти трое суток, готовясь к бегству. Всякая экспедиция требует жертв. С лодкой-то было проще всего: лодки были в каждом дворе.
На рассвете они оттолкнулись от берега.
С чем сравнить ощущение полной свободы, бескрайнего простора моря и неба? Быть Колумбом, Васко да Гамой? Или еще лучше — тунисским корсаром? В трюмах золото и жемчуга, на палубе яркие попугаи, длиннохвостые обезьяны. Весла застывают на весу, голоса умолкают на полуслове.
Попробовали сложить гимн освобождения, но ничего путного не сочинили и запели старинную неаполитанскую:
Посмотри, как плещет море,
Как волнуется оно,
Но, увы, одно лишь горе
Нам с тобою суждено.
Будто напророчили! Под вечер, едва они увидели огоньки Монако, их настигла фелюга. Отец ее выслал. И тут не обошлось без подлого Джакконе! Выследил! Сообразил, что недаром исчез барометр с отцовского стола… Когда привели домой, отец сидел в саду. В руке потухшая трубка. Брови сдвинуты. Губы сжаты. Барометр показывал бурю.
Не дожидаясь отцовского допроса, он сказал:
— Я все равно буду моряком.
Брови отца сдвинулись еще теснее. Он постучал чубуком о спинку скамьи и сказал:
— Идет!
Обнял за плечи и…
Кажется, звякнула железка. Засов? Пришла хозяйка?
Он вскочил на ноги, стукнулся головой. Что это? Полка? На полке подсвечник! И даже спички!
На первой же странице газеты прочитал:
«Правительство его величества давно уже знало о подготовке революционерами восстания в Савойе. Это восстание было организовано изгнанниками-итальянцами при содействии польских эмигрантов, живущих в Бернском кантоне. Было известно, что в кантонах Во и Женевском есть склад с несколькими тысячами ружей… В условленный день поляки уже находились на швейцарском берегу Женевского озера. Однако их товарищи, узнав об энергичных мероприятиях савойского губернатора, не только отказались сами выехать, но и не дали полякам оружия… Тогда поляки двинулись в Нион и причалили к женевскому берегу в двух милях от границы Савойи (возле Бельрив). Первого февраля эта шайка, состоящая из 300 человек, была разоружена и арестована».
Он отшвырнул газету. Теперь уже нельзя было сомневаться в том, что все рухнуло. Скорей уйти из этой ловушки!..
Но еще много времени прошло, свеча догорела, и снова наступил мрак — не то день, не то ночь, когда в голову лезли бредовые мысли и казалось, что тишина в одиночестве — это репетиция будущих казематов Шпильберга. Пожалуй, слишком уютно.
Его разбудила хозяйка, она стояла со свечой в руке, прислонясь к притолоке, и с откровенным интересом разглядывала матроса. Она была не очень молода и не слишком красива, но привлекательна. Румяные щеки, синеватая тень усиков под вздернутым носом, легкая усмешка, высоко поднятая со свечой смуглая рука с ямочками на локте. Настоящее зимнее яблоко.
— Тебе здесь понравилось? — спросила она. — А уже, морячок, стемнело. Переодевайся же и уходи с глаз долой…
Он смотрел на эту цветущую плоть, на живое лицо, бесцеремонную улыбку и чувствовал, как к нему возвращаются силы и уверенность.
— Ты советуешь мне торопиться? — наконец спросил он, приподнимаясь с постели.
— Бог помогает тому, кто сам о себе заботится, — сказала и не двинулась с места.
Когда он вышел на площадь, была ночь. Что, если вернуться в Ниццу, к родителям? Во всяком случае, покинуть пределы города? В любую минуту захватит патруль. Он знал Геную — от старинных палаццо до окраинных хибар. Минуя улицы, через ограды, сады, калитки, огороды устремился к загородному тракту.
Все, что было потом, прошло как во сне, как в горячке. Многодневное пешее путешествие, появление блудного сына в отчем доме, слезы матери и ее мольба явиться с повинной, негодование отца, тайные хлопоты товарищей, переправлявших его через границу… Он в три броска переплыл Вар, отряхнулся, махнул рукой друзьям, оставшимся на пьемонтском берегу, снял привязанную к голове одежду и, едва успев натянуть ее, оказался в руках французских жандармов.
