«Самый главный, самый „решающий“ вопрос состоит в следующем, — сказал генерал Альфред Йодль, — будут итальянцы сражаться и дальше или нет?» (Слово «решающий» было в числе самых популярных в нацистском жаргоне.)
«По их словам, будут, — ответил Гитлер. — И тем не менее все это попахивает изменой. Мы должны отдавать себе отчет в том, что это вероломство. Лично я жду, что скажет сам дуче. Я хочу, чтобы он немедленно прибыл в Германию».
Увы, никто не Германии так и не смог назвать местонахождение Муссолини.
«Если существуют какие-то сомнения, — продолжал Йодль, — то нам остается лишь одно».
С момента свержения Муссолини прошли лишь считаные часы, но Гитлер уже начал подумывать о том, не взять ли ему Рим силой, с тем чтобы восстановить диктатора у кормила власти.
«Я думал о том, а не задействовать ли нам 8-ю танковую гренадерскую дивизию, чтобы та оккупировала Рим и арестовала правительство», — произнес Гитлер, имея в виду моторизованную дивизию, дислоцированную в тридцати пяти милях к северу от Рима, рядом с озером Больсена.
За этим предложением последовало обсуждение обстановки между Гитлером и его военачальниками. Озабоченность фюрера вызывал тот факт, что на Сицилии было задействовано слишком большое число немецких войск. К 25 июля войска союзников выдавили эти части на северо-восточную оконечность острова. Гитлер опасался, что Италия может перейти на сторону противника, и тогда немецкие части на Сицилии окажутся в западне, окруженные со всех сторон коалиционными силами Италии, Англии и США.
«Наших солдат нужно спасти во что бы то ни стало, — заявил Гитлер, имея в виду немецкие части на Сицилии. — Тем более что там им делать нечего. Их нужно вернуть. Их снаряжение не имеет никакого значения. Пусть, если хотят, взорвут боеприпасы и технику, главное — вернуть солдат. А их там сейчас 70 тысяч. Чтобы справиться с итальянцами, нам достаточно пистолетов». (Немецкие войска на Сицилии включали в себя танковую дивизию СС «Герман Геринг», 15-ю танковую гренадерскую дивизию, части 29-й моторизованной пехотной дивизии и 1-й воздушно-десантной.)
Недавние события убедили Гитлера, что серьезного сопротивления со стороны итальянской армии можно не опасаться.
«Нам следует дождаться точных отчетов о том, что собственно там происходит», — высказал мнение Йодль.
«Безусловно, — согласился Гитлер, — и тем не менее нам необходимо иметь наготове план. Я не сомневаюсь, что в своем вероломстве они станут заверять нас в верности, и тем не менее я расцениваю это как вероломство. Вот увидите, они предадут нас».
Последствия таинственного исчезновения дуче были понятны Гитлеру с самого начало. Он не сомневался в том, чем это для него чревато. Сместив Муссолини — практически единственного государственного деятеля Италии, верного странам «оси», — правительство Бадольо наверняка попыталось вступить в переговоры с союзниками о сепаратном мире. Или же, как опасался Гитлер, Бадольо еще до переворота вступил в тайный сговор с врагом. На 25 июля дела обстояли таковым образом, что союзникам ничего не мешало с согласия Бадольо вторгнуться в континентальную Италию (которая была практически оголена) и взять страну под свой контроль.
«Кто-нибудь уже разговаривал с этим Бадольо?» — спросил Кейтель.
«Хотя он и поспешил заверить нас, что война будет продолжена, — ответил Гитлер, — его заявление не играет особой роли. Ведь что еще он может нам сказать, даже если это предательство, а по-моему, так оно и есть. Мы станем играть в ту же самую игру, а сами тем временем будем готовиться к тому, чтобы навести нам порядок, одним ударом разделаться с этим отребьем. И удар этот будет нанесен в тот момент, как только у нас будут силы это сделать. И тогда мы явимся туда и разоружим всю их шайку».
В то утро Гитлер позвонил Герману Герингу. Геринг как раз собирался нанести дуче визит по поводу шестидесятилетия последнего, которое должно было состояться 29 июля, то есть буквально через несколько дней. Военачальники фюрера стали свидетелями того, как глава Третьего рейха лично сообщил дурные известия своему верному другу и помощнику. Геринг отказывался верить услышанному. И хотя присутствующим были слышны лишь отдельные реплики фюрера, содержание разговора было понятно и так.
