Но отступать было поздно. Я стоял у подножия алтаря, высокие язычки пламени над свечами заплясали у меня в глазах. Их неверное трепетание оживило скорченное от мук, распятое на кресте тело Иисуса. Я рассмотрел Его лицо и понял, что Его взгляд устремлен куда-то глубоко вниз, ниже алтаря, ниже всех присутствующих.
За спиной послышалось раздраженное шипение. Я подложил вспотевшие ладони под холодные края подставки, глубоко вздохнул и, собрав все свои силы, приподнял ее над алтарем. Я осторожно попятился, нащупывая ногой край ступеньки. Неожиданно требник отяжелел и подтолкнул меня назад. Потолок церкви завертелся перед моими глазами, подставка с требником покатилась вниз по ступеням. Я покачнулся и не удержался на ногах. Голова и плечи мои коснулись пола почти одновременно. Открыв глаза, я увидел над собою красные разъяренные лица.
Грубые руки оторвали меня от пола и подтолкнули к дверям. Толпа молча расступалась. Вдруг с галереи мужской голос крикнул: «Цыганский оборотень!», и несколько голосов тут же подхватили эти слова. Теперь со всех сторон руки жестоко рвали и щипали меня, терзая и без того измученную плоть. На улице я хотел заплакать и взмолиться о пощаде, но ни звука не вышло из моего горла. Я попробовал снова. Голоса во мне не было.
Прохладный воздух освежил пылающее тело. Крестьяне волокли меня к большой выгребной яме. Ее выкопали несколько лет назад, и поставленный рядом маленький деревянный домик уборной с крошечными, вырезанными в форме креста окошками был особой гордостью местного священника. Это была единственная на всю округу уборная. Крестьяне обычно справляли естественные надобности прямо в поле и пользовались ею, лишь когда приходили в церковь. По другую сторону церкви недавно выкопали новую яму, потому что первая была уже переполнена, и ветер часто заносил в церковь дурной запах.
Когда я понял, что меня ждет, я снова попытался закричать. И снова у меня ничего не вышло. Как только я начинал вырываться, тяжелые руки крестьян стискивали меня еще крепче, затыкали мне рот и нос, мешая дышать. Вонь из ямы делалась все нестерпимее. Мы подошли уже совсем близко. Я снова попытался высвободиться, но крестьяне цепко держали меня, продолжая обсуждать случившееся. Они не сомневались, что я упырь и что прерванная месса непременно навлечет на деревню беду.
У края ямы мы остановились. Коричневая сморщенная пленка на ее поверхности издавала зловоние и напоминала тошнотворную пенку в миске гречневого супа. В этой пленке копошились миллионы белых, величиной с ноготь, червячков. Над ними, монотонно гудя, роились мухи. Их красивые фиолетовые и голубые тельца сверкали на солнце. Они сцеплялись в воздухе, на миг падали в яму и снова взмывали вверх.
Меня стало мутить. Крестьяне раскачивали меня за ноги и за руки. Бледные облака на фоне голубого неба плыли надо мной. Меня зашвырнули в самую середину ямы, и коричневая жижа сомкнулась над моей головой.
Дневной свет померк, я начал задыхаться. Инстинктивно я принялся колотить руками и ногами и завертелся в густой массе. Коснувшись дна ямы, я изо всех сил оттолкнулся от него ногой. Вязкая волна подняла меня над поверхностью. Я успел глотнуть воздуха, и снова ушел на дно, и снова вытолкнул себя на поверхность. Яма имела около трех метров в ширину. В последний раз я вынырнул возле ее края. В тот момент, когда волна по инерции снова потащила меня на дно, я ухватился за длинные жирные стебли травы, в изобилии росшей вокруг. Вырвавшись из хищной утробы, я выкарабкался на берег, с трудом продирая залепленные мерзкой жижей глаза.
Я выбрался из трясины, и судорожные спазмы сотрясли мое нутро. Меня рвало так долго и сильно, что я вконец ослабел и в изнеможении скатился в колючие, жесткие заросли чертополоха, папоротника и хвощей.
Услышав отдаленные звуки органа и пение, я сообразил, что после службы люди выйдут из церкви и снова бросят меня в яму, если найдут живым в этих зарослях. Нужно было бежать, и я ринулся в лес. Солнце выпекло коричневую корку на моем теле, и тучи огромных мух и прочих насекомых роились над ней.
