…Эту зиму вспоминали потом много лет. Не из-за дождя, которого вначале вообще не было, а из-за ветра. Зима 59-го, говорили старожилы Бейт Мазмиль, и заканчивать фразу даже не требовалось. Папа Мумика по вечерам ходил по дому в брюках, из-под которых высовывались желтые подштанники, и в каждом ухе торчало у него по огромному комку ваты, и он запихивал газетную бумагу в замочные скважины, чтобы остановить ветер, проникавший даже оттуда. По ночам мама Мумика работала на швейной машинке, купленной ей Иткой и Шимеком. Белла подстраивала так, что всякие госпожи приходили к маме чинить наволочки и нашивать заплаты на старые простыни, и в доме прибавлялось еще несколько грошей. Это была довольно старая машина Зингер, и, когда мама работала на ней, а колесо крутилось и скрипело, Мумику чудилось, будто мама заправляет погодой на улице. Папа очень нервничал из-за шума этой машины, но крыть ему было нечем, потому что гроши были нужны и ему, а еще он не хотел связываться с мамой и попадаться ей на язычок, и потому он расхаживал по всему дому, кряхтел, включал и выключал радио, и твердил, что этот ветер, и общее положение, и все это правительство — холера…
Но Мумик тревожился, потому что чувствовал, что этот воющий ветер сбивает с толку разных людей, с которыми он сумел сдружиться только в последнее время, и было у него такое ощущение, будто что-то должно стрястись, что-то странное и чуть пугающее. Взять хотя бы госпожу Ханну Цитрин. Она получила еще часть репараций за портняжную мастерскую, которой владела семья портного в городе Данциге, и вместо того, чтобы купить еду или спрятать деньги в чулок, она сразу же бухнула все на одежду, аза яар ойф мир, чтоб у меня был такой год, что за гардероб купила себе эта женщина, говорит мама Белле, и глаза ее сердито сверкают, и как это она разгуливает себе, бесстыжая, по всей улице туда-сюда, будто теплоход «Ерушалаим» — что она, спрашивается, забыла на улице? И Белла, у которой золотое сердце и которая даже Ханну всегда бесплатно угощает стаканом чая, смеется и говорит: какое тебе дело, Гизла, скажи, ты что, родила ее в семьдесят лет, что так о ней печешься? Ты не знаешь, что женщина покупает меха для того, чтобы самой было тепло, а соседкам жарко? И Мумик прислушивается и знает, что Белла с матерью просто не понимают, что происходит, ведь Ханна в сущности хочет быть красивой не для того, чтобы позлить маму, и даже не для своих трахов, а потому, что у нее появилась новая идея, и только он об этом знает, потому что он постоянно прислушивается к тому, что она говорит про себя, когда сидит на скамейке со стариками и чешет языком. Но не только Ханна Цитрин начала малость перебарщивать, господин Мунин стал еще чудаковатей, чем был. Правда, это началось у него еще до приезда дедушки, но последнее время на него и вовсе нашло. Словом, господин Мунин узнал в начале года, что русские запустили «Лунник-1», и сразу увлекся космическими проблемами, и с тех пор совсем очумел, и прямо-таки заставлял Мумика прибегать и выкладывать ему всякие новости насчет спутников, и даже обещал ему по два гроша за всякий раз, когда Мумик прослушает вместо него «Новости науки», которые передают по утрам в субботу[95], и перескажет ему все, что говорилось о нашем друге, так он называл «Лунник-1», словно они невесть где познакомились. И действительно, каждую субботу после передачи Мумик спускался во двор и пролезал через дыру в металлической решетке во двор заброшенной синагоги, где господин Мунин жил как сторож. Он немедля пересказывал все, что слышал по радио, и Мунин вручал ему заготовленную еще в пятницу бумагу со словами: «В обмен на эту расписку обязуюсь выплатить предъявителю сего 2 (два) гроша на исходе святой субботы». И уже несколько недель все идет как по маслу. Когда Мумик приносит особо хорошие новости насчет космоса и новых исследований, Мунин ликует. Склонясь, он рисует для Мумика на земле палкой Луну в виде круглого шара и возле нее девять планет, названия которых знает наизусть, а возле них, с гордостью балабоса[96]
