Обитателей заметили не сразу. Муромцева как током дёрнуло от неожиданности. Человека, который долго не шевелится, трудно заметить, он сливается с местностью и способен напугать не хуже призрака, а первая островитянка была именно такова.
Из окна здания с трубой выглядывала смуглая молодая женщина. Облокотилась на облезлую раму без стёкол и застыла, кусала соломинку, глядела вдаль, в море, как будто даже не замечала туристов. Неподвижный взор и бесконечное спокойствие человека, привыкшего смотреть на бескрайний простор, заворожили Дениса. Он шагнул к окну, припоминая какое-нибудь приветствие на португальском.
– Ола, сеньора! Добрый день. Хау ду ю ду?
Денис безуспешно пытался привлечь внимание. Островитянка даже не взглянула на него, словно не чужак подошёл к дому, а ветерок налетел. Карие с прозеленью глаза на тёмном веснушчатом лице безмятежно уставились на горизонт.
– Вэлл… – сказал себе Денис и повторил попытку. – Мэй ай хэлп ю?
Он едва сдержался, чтобы не помахать перед лицом задумчивой незнакомки. Не столько чтобы проверить её, сколько подтвердить своё существование, а ну как сделался прозрачным и неслышным вдобавок?
Кое-какой реакции он всё же добился. Женщина отошла вглубь дома. При этом она ухитрилась снова не заметить его. Просто отвела взгляд от моря, словно разочаровалась высмотреть что-то важное, и удалилась по делам. Самообладание у неё было потрясающее. Денис раньше не сталкивался с таким игнором.
На него всегда реагировали девушки. Он знал, что умеет им нравиться.
Сотрудники наблюдали за его пантомимой. Когда Муромцев обернулся, вид у него был такой, что Арина ехидно подняла уголки губ.
– Не клюёт? – она не давала пощады. – Надо было дома языки учить.
– Языки тут совсем не причём, – лаборант побрёл, загребая кроссовками песок. – По-моему, она не в себе.
– Или просто не поняла.
– Или тупа как пробка, – Муромцев смутился. – В конечном итоге, величина глупости есть сумма непонятых слов, – добавил он неожиданно для себя.
Казаков крякнул.
– Это в вас Смольский говорит? – спросила Рощина с иронией. – Быстро вы у него нахватались.
– Я всегда говорил Арине Дмитриевне, что Денис способный парень, – поспешил на выручку Казаков. – Михаил Анатольевич может впечатлять своими формулировками. Иногда за собой замечаю, что повторяю его некоторые сентенции.
– У него разрушительный ум, – тихо сказала Рощина.
Протоптанная в песке дорожка вела мимо ангара. Пластик громко шелестел на ветру. Шлёпанье искусственных листьев заглушило звуки внутри. Обитатель вонючего сарая появился неожиданно.
Сухая птичья лапка уцепилась за косяк. Подтянувшись так, что дверная рама дрогнула, из сарая выпрыгнул местный житель. Казаков оторопел, встал как вкопанный, Рощина отпрянула, а Денис, заслоняя её, шагнул навстречу монстру. Разом вспотевшие ладони стиснули лямки рюкзака.
Обитатель бывшего технического ангара мог напугать кого угодно, он это знал и оттого испытывал удовлетворение. Ухватившись за наличник другой, здоровой, рукой, появился в проёме целиком, дёрнул головой, издал тонкий птичий звук.
– Оно разговаривает, – молвил Казаков.
Человек был чудовищно травмирован. Настолько, что сразу не определить, молод он или стар. Только приглядевшись к уцелевшей половине лица, можно было понять, что мужчине лет тридцать-сорок. Уродство было невообразимым. Научные сотрудники не представляли, как можно поправиться и вообще выжить после такой травмы.
Денису пришёл на ум леденцовый человечек, которого взяли и обсосали с левой стороны. Мужчину тоже что-то изъело до такой степени, что сточило кости, но потом они обросли кожей, и частично восстановилась мышечная ткань. Повреждённая сторона головы была гладкой, безухой, розовой, изрядно покрытой пигментными пятнами. Левое веко закрывало пустую глазницу, а сбоку затянулось новой кожей, словно карандашный портрет грубо стёрли резинкой и дорисовали бездарную абстракцию. Угол рта отвис в скорбном оскале. Застиранная, покрытая латками сиреневая рубашка прятала другие повреждения, но изъеденная шея и левое запястье показывали, что тело было травмировано и ниже.
