— Она знала, что не сможет взять их с собой. У нее будет масса дел, а они неизбежно стали бы задавать вопросы. А так, когда они вернутся домой, худшее уже останется позади, и им придется примириться с его смертью. Кроме того, они любят Крейгов и доверяют тебе.
— Они даже не заплакали, — сказала я. — Я не знаю, что они чувствуют.
— Они справятся с этим. Наступит день, когда и они, и их мать снова будут счастливы, поверь мне.
— Хотела бы я быть в этом уверенной, — сказала я и, повернувшись, зарылась лицом в его рубашку. Он стал гладить рукой мою шею, и я сразу почувствовала, что успокаиваюсь.
— А ты простишь меня за то, что я тогда притворялся? — спросил он. — Я думал, что только еще больше напугаю тебя, если признаюсь, до какой степени твой рассказ мне сразу показался правдивым.
— Конечно, я прощаю тебя, — ответила я. — Если бы я только осталась на пароходе в Гибралтаре, все вышло бы совсем по-другому. Тогда Эдвард Верритон остался бы жив…
— Я никогда себе не прощу, что оставил тебя одну. Слава богу, все обошлось.
Потом он спросил резко:
— А ты выяснила, какое отношение к этому имеет Ян Престон?
— Да, я встретила его сегодня рано утром. Он не знает, что произошло на самом деле, но, по-моему, о многом догадывается. Он объяснил, что он и его покойная жена были друзьями сестры миссис Верритон, которая беспокоилась о ее здоровье. Сестра живет в Оксфорде и очень редко видится с Мелиссой, но всего несколько недель назад она день или два гостила у Верритонов и поняла, что что-то не так. Жена мистера Престона только что умерла, и он взял билет в круиз, чтобы не оставаться дома. Выяснилось, что это был тот же самый круиз, в который отправлялись Верритоны, и сестра попросила его постараться попасть с ними за один столик и что-нибудь выяснить, не выдавая своего знакомства с ней. Бедный мистер Престон; я не думаю, чтобы он получил от круиза большое удовольствие.
— Итак, все объяснилось. А теперь постарайся хорошенько забыть об этом, Джоанна. Смотри лучше на море и на корабли.
Я подняла голову. Вид был прекрасный, и я почувствовала себя гораздо спокойнее.
— Правда красиво, а еще я хочу есть.
Чарльз засмеялся.
— Мы пойдем завтракать в ту гостиницу, что видели около станции. В конце концов, если бы ты не поехала в круиз, ты не встретила бы меня.
— Да, — медленно сказала я, — действительно. Не встретила бы. Но если бы ты не попал в аварию, тебя бы тоже здесь не было.
— Для нас обоих это важно, правда? По крайней мере, для меня.
— И для меня, — подтвердила я, поднимаясь на ноги.
И мы зашагали прочь по маленьким узеньким улочкам, где стены старых коттеджей, выкрашенные белой краской, сияли на полуденном солнце. С тех пор я поверила, что все, что ни делается в этом лучшем из миров — к лучшему.
Все это случилось два года назад. Я обожаю Оксфорд и занимаюсь изо всех сил, но сейчас как раз конец августа и мы с Чарльзом только что вернулись из отпуска, который провели в горах Швейцарии. Мы ездили туда с компанией молодых людей, и все прошло прекрасно. В Швейцарии мы с Чарльзом обручились, хотя поженимся еще очень не скоро. Иногда мне страшно не хочется больше ждать, но я должна закончить курс в университете, и Чарльз с этим полностью согласен. После нашей женитьбы у него будет возможность получить перевод в парижское отделение фирмы его отца, и там, во всяком случае на первое время, я найду какую-нибудь работу. Нам обоим будущее видится в розовом свете, и я знаю, что мы обязательно будем счастливы.
По возвращении из круиза я ни разу больше не встречалась с Верритонами, хотя раз или два разговаривала с миссис Верритон по телефону. Мне кажется, лучше держаться от них подальше, хотя мне часто очень хочется повидать Кенди и Гила и узнать, как у них дела.
От дяди Рональда я знаю, что после смерти Эдварда Верритона и Грэма Хедли и поимки одного-двух других с этой бандой было покончено. За то, что я сделала на борту «Кариновы», я получила особую благодарность от правительства.
А вчера произошла странная вещь. Мы с Чарльзом сидели в Риджентс-парке, потому что у него остался еще один день от отпуска, и неожиданно на соседнюю скамейку налетела стайка маленьких девочек. Все они болтали и смеялись, и у всех были эти причудливые маленькие сумочки, какие носят учащиеся балетных студий. Им всем было примерно по одиннадцать-двенадцать лет. Я как раз думала, до чего очаровательно они выглядят в своих бирюзовых платьицах — очевидно, что-то вроде форменной одежды, когда сердце мое дрогнуло. Потому что я поняла, что одну девочку с очень темными волосами уже видела раньше.
