Я доехала на такси до центрального почтамта и попыталась прозвониться в Лондон. Но после долгих переговоров и изнурительного ожидания, мне сказали, что придется подождать еще полтора часа. Может быть, два.
Итак, нужно было где-то провести это время. Потом я собиралась подняться на фуникулере, чтобы сверху осмотреть окрестности. Может быть, я наткнулась бы там, наверху, на кукольный магазин и сумела бы что-нибудь разнюхать, хотя и не шибко на это надеялась. Но пока я решила осмотреть оперный театр. В конце концов, я была в Неаполе и могла никогда сюда больше не попасть. Я слышала, что людей иногда пускают внутрь, когда нет никаких представлений, а мне попадались уже афиши, сообщавшие, что оперный сезон начнется только через несколько недель.
Итак, я пошла назад к San Carlo и скоро очутилась в тенистой сводчатой галерее. Мужчина в билетной кассе направил меня к какой-то двери рядом со сценой, и там я подождала немного, разговаривая с охранником, пока появился другой мужчина. Он взял с меня небольшую плату и проводил вверх по ступенькам, а потом через другую дверь. По-моему, его изумило, что я говорю по-итальянски, и он всю дорогу восторгался этим.
Я очутилась на очень большой сцене, которая казалась тем более огромной, что была совершенно пуста. Яркие солнечные лучи, проходившие сквозь высокое окно тонули в глубоком мраке напротив. На секунду мне показалось, что из темноты зрительного зала за просцениумом на меня устремились тысячи глаз.
Сначала, осторожно прокладывая себе путь в потемках, мы спустились в зрительный зал. Даже кресла были сняты, и я могла только воображать, каково в действительности богатое убранство театра, что я видела на картинках. Мой энергичный гид провел меня дальше, в фойе, где сквозь открытые стеклянные двери виден был парк Palazzo Reale. Там кипела работа: какие-то люди подпиливали деревья и суетились вокруг.
— Когда-нибудь вы обязательно должны прийти к нам на представление, — сказал мой гид, зажигая спичку, чтобы показать мне статую Верди в темном углу.
Когда-нибудь… Но я и ближайшее будущее представляла себе с большим трудом. Я снова взяла такси и вернулась на почтамт. Мне уже было наплевать на деньги.
Прождав еще больше, чем в прошлый раз, и измучившись от нетерпения и беспокойства, я дозвонилась до дядиного офиса в Скотланд-Ярде. Связь была ужасная — в трубке без конца что-то трещало и вклинивались чужие голоса — но мне все-таки удалось разобрать, что старший инспектор Форест уехал в Эдинбург на два или три дня.
— Ему что-нибудь передать? — спросил голос из Лондона.
— Скажите… скажите, что звонила его племянница Джоанна из Неаполя, — попросила я, но не думаю, чтобы кто-нибудь, меня услышал. Через несколько секунд я поняла, что связь оборвалась.
Все выходило настолько из рук вон плохо, что я просто впала в отчаяние. Я добавила в письме несколько слов, запечатала его, наклеила марку и отправила, уповая на то, что оно дойдет к тому времени, как дядя вернется из Эдинбурга.
Потом я пошла по Via Roma и купила билет на фуникулер. Тогда же я в последний раз оглянулась. На самом деле я не думала, что за мной будет кто-нибудь следить, но возможность такая всегда присутствовала. С нашего парохода никого вблизи не оказалось.
Я вошла в вагончик, который остановился у нижних ступенек; там уже сидели несколько неаполитанок с рыночными корзинами. Вагончик имел несколько дверей, которые вели к рядам длинных сидений, расположенных друг напротив друга. Но все было открыто, так что я могла отлично видеть всех пассажиров. Часть, конечно, сидела ко мне спиной, но я уверена, что кроме меня иностранцев там не было.
Прозвенел звонок, и фуникулер стал круто подниматься вверх. Я сказала себе, что, разумеется, ничего не узнаю. Да и как это вообще возможно? Если Эдвард Верритон действительно проезжал здесь, то он мог сойти на любой остановке. Ладно, во всяком случае, я хотя бы посмотрю сверху на залив в награду за все мои мучения, — мне действительно нужно было прийти в себя после этого неудачного телефонного звонка. И я снова почувствовала, как быстро успокаиваюсь в окружении простых итальянцев.
