— Безусловно, Мелани. — Люсьен решительно убрал со своего лица, превратившегося в непроницаемую маску, ее ладони и развернул ее лицом к Гарту. — Ну а теперь тебе совершенно необходимо так же извиниться перед Гартом, и мы обо всем позабудем.
Мелани попросила прощения весьма мило, словно дитя, нарушившее приказ взрослых, и на сем инцидент был исчерпан.
Явился дворецкий и объявил, что обед подан, прежде чем Гарт успел достаточно собраться с мыслями, чтобы сказать что-нибудь вразумительное. Боже милостивый, да что же здесь творится?
Люсьен жестом предложил своему другу взять Мелани под правую руку, тогда как сам подхватил ее под левую, и Гарт зашагал в столовую с той же охотой, с какой приговоренный к казни поднимается на эшафот.
Трапеза, хотя и не блиставшая разнообразием, зато отменно вкусная — как это обычно и бывает в деревне, — прошла без неожиданностей. Мелани без конца расспрашивала о том, что творится в лондонском свете, не давая друзьям перекинуться и парой слов. Но как только обед подошел к концу, она покинула их, предоставив вдвоем наслаждаться сигарами на террасе.
Стоя возле перил, Гарт всматривался в окутанный сумерками старый сад, думал, какое чудесное место Тремэйн-Корт, и завидовал Люсьену, которому повезло вырасти в таком раю. Только вот стоило ли ему завидовать? И был ли Тремэйн-Корт на деле тем райским уголком, каким казался внешне? Поначалу он в этом не сомневался — пока не познакомился с Мелани Тремэйн.
Наверное, лучше ему думать о более приятных вещах. Гарт облокотился на низкий каменный парапет в дальнем конце террасы и оттуда с улыбкой посмотрел на Люсьена. Тот сидел на краю парапета с таким видом, словно он и есть хозяин этого поместья.
— Тебе кто-нибудь уже успел сказать, что ты здорово изменился, старина, или это мне выпала такая честь?
Люсьен медленно повернулся к Гарту, слегка улыбаясь:
— Изменился, Гарт? К лучшему или к худшему?
— К лучшему, конечно. Ты уже не такой мрачный и недоступный. На майском фестивале окажется множество разочарованных леди, если ты явишься туда с такой вот улыбкой до ушей. Им гораздо милее твоя отрешенная гримаса, она так напоминает Байрона. Однако что до меня лично, я не собираюсь скорбеть по Дьяволу Тремэйну.
— Ради всего святого, Гарт, вот уж никогда бы не подумал, что мое счастье может стать причиной горя милых дам. Но раз ты уверяешь, что перемена тебе по душе, — что ж, я стану довольствоваться этим.
Друзья какое-то время курили молча, и с каждым мгновением Гарта все больше снедало любопытство, пока наконец сам Люсьен не предложил:
— Ладно, не валяй дурака, старина. Я знаю, что тебе не терпится кое-что узнать. Так и быть — задавай свой первый вопрос.
— Мой первый вопрос? Значит, ты согласен, чтобы я задал тебе не один, а много вопросов? Отлично, старина, я задам тебе эти вопросы. Ну, для начала скажи: ты ответишь на все?
Люсьен откинул голову, громко расхохотавшись:
— Я бы не стал, но знаю, что тогда ты черт знает до чего додумаешься сам. Поэтому лучше уж я отвечу. Если за последний год я успел чему-то научиться, так это тому, что тайны никогда не приносят пользы. И пришло тебе время обо всем узнать.
С чего же начать? Гарту не терпелось узнать про мисс Кэт Харвей, и не только потому, что Люсьен у него на глазах целовал эту девушку, но и потому, что Мелани явно была о ней невысокого мнения. И к тому же он где-то видел Кэтрин раньше, он был в этом уверен! Ее торопливые возражения, которые она пробормотала сегодня утром, только утвердили Гарта в этой мысли.
Но первый вопрос стоило все же посвятить Мелани.
— Твоя мачеха… прости меня, Люсьен, но она одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видел, — она что, та самая Мелани?
Люсьен, не торопясь с ответом, выпустил огромное облако сизо-серого дыма и с неприязнью покосился на Гарта: Стаффорд заметил в его глазах даже отблеск прежней холодности.
— А я-то надеялся, что ты не станешь задавать такие глупые вопросы. Неужели ты на самом деле полагаешь, что на свете могут ужиться две такие твари?
