Опасная игра Веры Холодной - страница 70

Шрифт
Интервал

стр.

— «Большой Парижский» в Москве — это моветон и потакание преклонению перед заграничным, — усмехнулся Бачманов. — Названия надобно не из пальца высасывать, а придумывать с умом. Вот «Художественный» или «Иллюзион» — хорошие названия. Но если бы у меня был кинотеатр, то я бы назвал его «Вавилоном». Кинематограф в некотором смысле и есть Вавилон — смешение всего сущего с привкусом чуда!

— Хорошо сказали, Иван Васильевич! — похвалил Сиверский, выхватывая из кармана блокнот. — Надо записать, а то забуду…

В разговоре возникла пауза, которой не преминула воспользоваться Вера.

— Скоро весна… — мечтательно вздохнула она, переводя взгляд на горшок, стоявший на подоконнике (беседовали в кабинете Бачманова). — Скажите, Иван Васильевич, а зачем вы держите на окне пустой горшок? Ах, что я спрашиваю глупости — конечно же, он нужен вам для ботанических опытов. Странно, но почему-то некоторые люди стесняются своего увлечения. Я знаю одного человека, который ни за что не признается в том, что он ботаник. Каких только странных людей не бывает на свете! Но это не важно. Важно, что скоро весна! Когда цветет черемуха, я хожу словно пьяная…

— Не бередите душу, Вера Васильевна, — улыбнулся Бачманов, — до черемухи еще так далеко…

— А по моему мнению, зима — самое лучшее время года, — сказал Сиверский, пряча блокнот в карман. — Воздух зимой чище, ни пыли, ни запахов. И актеры в Москве сидят, а не разъезжаются по дачам.

— Дачи-то вам чем не угодили, Михаил Дмитриевич? — удивилась Вера.

— Тем, что они далеко, Вера Васильевна. Вечные опоздания, и если возникнет срочная нужда, то никого найти невозможно. Приедешь к черту на рога в какую-нибудь Салтыковку и ходишь от дачи к даче, спрашивая, не здесь ли изволит проживать госпожа Анчарова? А в Москве Александр Алексеевич сердится, он же ужасно не любит задержек. Летом я живу, как Иов многострадальный.

Выйдя из кабинета Бачманова, Вера достала из сумки блокнот и написала на чистом листочке две буквы — «Б» и «С». Подняв голову, она увидела перед собой Рымалова. Этот человек умел ходить удивительно бесшумно.

— Бонжур, мадам, — почему-то на французском поздоровался он и через Верино плечо взглянул на дверь кабинета Бачманова, будто проверяя, не торчит ли из замочной скважины «хвостик» слепка.

— Бонжур, месье, — ответила Вера. — Скажите, а вы никогда не интересовались ботаникой?

— Ботаникой? — Рымалов удивленно округлил глаза. — Почему вы решили, что я должен интересоваться ботаникой?

— Просто пришло в голову. — Вера старалась говорить ровным, спокойным голосом. — Наблюдала давеча за тем, как вы смотрите в камеру, и подумала, что вы похожи на ботаника, рассматривающего листочки-цветочки под микроскопом. Но вы можете не беспокоиться на мой счет. Я никому не расскажу о своем наблюдении, так же, как и вы не рассказали о вашем… Простите, Владимир Игнатович, настроение сегодня хорошее, вот и тянет говорить разную чепуху.

Вера намеренно пошла в ту сторону, откуда шел Рымалов. На ходу записала в блокнот букву «Р», а убирая его в свою замечательную сумочку, глянула в зеркало, проверяя, не крадется ли за ней оператор, но того уже не было в коридоре. Тогда Вера развернулась и направилась к кабинету Ханжонкова.

Александр Алексеевич был на месте — сидел за столом и листал свой журнал «Вестник кинематографии». «Редактором там Александр Иванович Иванов-Гай, режиссер, некогда бывший репортером, — вспомнила Вера слова Немысского. — Характер у него неуживчивый и неуступчивый. С Ханжонковым они ладят плохо. Учтите это, вдруг пригодится». Странно, что она до сих пор не познакомилась с Ивановым-Гаем и вообще ничего о нем не слышала. Надо бы справиться у Амалии Густавовны. Как раз будет повод заглянуть к ней. Шансы на то, что пожилая гримерша может оказаться Ботаником, были ничтожны, можно сказать, что их не было вовсе, но с известной натяжкой можно было допустить, что сам Ботаник не имеет отношения к киноателье, а держит здесь человека для связи. На роль такого «связного» Амалия Густавовна вполне подходила. Так же, как и гардеробщик. После того как Ханжонков «разоблачил» Веру, он не брал у нее двугривенный даже раз в неделю и величал не «сударыней», а Верой Васильевной. Имя и отчество у него были самыми обычными, Иван Антонович, а вот фамилия редкой — Жаврид. Вера сначала решила, что Иван Антонович из выкрестов


стр.

Похожие книги