— Я немного разбираюсь в людях, — сказала она, — во всяком случае настолько, чтобы распознавать благородство. Я уверена, что вы не предложите мне плохого сценария или плохих условий. Да и деньги не имеют для меня большого значения. Разве что весьма крупные суммы…
Можно было гордиться столь изящным, придуманным на ходу оборотом, годившимся как для начинающей актрисы Веры Холодной, так и для шантажистки. «Деньги не имеют для меня большого значения. Разве что весьма крупные суммы…» Понимайте как хотите, Александр Алексеевич. В зависимости от того, Ботаник вы или не Ботаник.
— Сегодня вы получите сценарий, а завтра мы обсудим условия, — сказал Ханжонков, снова взяв в руки журнал. — На первую картину мы подпишем отдельный контракт, а дальше уже как бог даст.
У Амалии Густавовны снова сидела Наина. Глаза ее были заплаканы, на лице выступили бесформенные красные пятна, нижняя губа мелко подрагивала. Увидев Веру, Наина пулей выскочила за дверь, задев ее плечом.
— Разве можно так изводить человека? — Гримерша сокрушенно покачала головой. — Пускай перепутала Наиночка впопыхах креп-марокен с ламе[91], с кем не бывает? Как будто зрители способны определить, из какой ткани пошито платье. Да им хоть шифон вместо парчи подсунь — не догадаются. Но Галина Мироновна шагу ступить не может без того, чтобы не унизить и не оскорбить бедную безответную сироту. Вот, довела бедняжку до истерики, да еще и грозится за испорченный марокен у нее из жалованья вычесть! Как вам это? Разве можно быть такой бессердечной? У Наиночки на иждивении слепая мать и полубезумная сестра. Ей каждая копейка дорога.
— Может, имеет смысл ей помочь? — предположила Вера, раскрывая сумочку. — Давайте я оплачу этот убыток. Сколько там креп-марокена пошло на платье? Рубля на три-четыре?
— Что вы! — замахала руками Амалия Густавовна. — Наиночка не возьмет ваших денег! И ничьих не возьмет! Она до ужаса щепетильная! Я вам не рассказывала ее историю, но так уж и быть — расскажу. Только строго entre nous…[92]
В истории Наины не было ничего особенного. Отец, пакгаузный надзиратель Главной складочной таможни, обвиненный во взяточничестве («Да у кого там руки чисты?!» — многозначительно хмыкнула Амалия Густавовна), повесился накануне суда. Семья — жена и две дочери — остались без пенсии и каких-либо средств к существованию.
Мать тогда еще не ослепла, но видела уже плохо, сестра, которую из материнской утробы тащили щипцами, с рождения была «не в себе», вот и пришлось Наине зарабатывать на жизнь шитьем.
— Если Галина Мироновна — портниха от бога, то Наиночка — швея от него. Ей любую материю дай — не перекосит нигде, ни одной морщинки нигде не будет, и каждый стежок похож на другой как две капли воды, будто машинка шила, а не живой человек, — нахваливала Наину гримерша. — Знаете, Верочка, если вы хотите помочь бедной девочке, то закажите ей платье или юбку.
— Хорошо, я подумаю, — уклончиво пообещала Вера, совершенно не имевшая желания шить платье у столь странной особы. — Кстати, Амалия Густавовна, хочу поделиться с вами впечатлением от «Вестника кинематографии». Я, к стыду своему признаться, только вчера взяла этот журнал в руки и читала его, не отрываясь, весь вечер. Узнала столько интересного и нового…
К стыду признаться, до «Вестника кинематографии» у Веры руки так и не дошли. Знакомиться с кино она предпочитала напрямую, а не посредством журналов.
— Прекрасный журнал! — подхватила Амалия Густавовна. — Им занимается Александр Иванович, очень эрудированный человек, большой умница и знаток своего дела. А какой он рассказчик! Никто так не умеет рассказывать анекдоты и подмечать комическое в обыденном. Но все одаренные люди имеют слабости. — Амалия Густавовна покосилась на стоявший на столе графинчик с ликером. — Александр Иванович имеет пагубную страсть к запоям, причем к длительным. Если уж начинает, то пьет не менее месяца, а потом еще недели две приходит в себя. В этот раз начал он на Рождество, стало быть, скоро уже объявится. У нас он бывает раза два на неделе, потому что редакция находится на Маросейке, но я вас непременно познакомлю. Только берегитесь, милая. — Пожилая женщина причмокнула полными губами и погрозила Вере пальцем. — Александр Иванович такой волокита! Он вам проходу не даст! Недаром же его прозвали Селадоном
