— Александр Алексеевич приехали-с! — доложил гардеробщик, еще не успев взять пальто. — Просили вас, сударыня, зайти к ним в кабинет, сказали, что есть важное дело.
Вера не почуяла подвоха. Подумала, что Ханжонков станет интересоваться ее решением, грустно отметила, что столько времени прошло, а она ничего не добилась, и настроилась жаловаться на строптивого супруга, которого никак не получается уговорить. Но получится, непременно получится, потому что капля камень точит. Однако не скоро, нужно время.
Александр Алексеевич сразу же повел себя странно. Поздоровался, предложил Вере сесть, а сам выглянул в коридор и попросил кого-то (кого именно, она не увидела) срочно разыскать Сиверского. Пока тот не пришел, сидел, улыбался, пыхал сигарой и гладил левой рукой статуэтку бронзового, стоящего на дыбах Пегаса, эмблему своего торгового дома. Статуэтки прежде на столе не было. «Из Берлина, что ли, привез?» — подумала Вера и от нечего делать принялась гадать, какая польза может быть шпиону от такой вот мелочи. Польза выходила большая, разная. Первое — статуэтка может служить опознавательным знаком. Агент, не знающий Ботаника в лицо, приходит в студию и начинает ходить по кабинетам до тех пор, пока не увидит статуэтку. Дальше уже просто — скажи пароль, передавай собранные сведения, получай новое задание. Второе — в статуэтке можно устроить тайник. Третье — ее можно выставлять на подоконник, подавая знак тому, кто проходит мимо дома… Вера увлеклась настолько, что не заметила, как пролетело время до появления Сиверского. Впрочем, тот не заставил себя ждать. Открыл дверь и прямо с порога завел свою вечную песнь:
— Разве я Иов многострадальный, чтобы тер…
Ханжонков оборвал его взмахом руки и указал на стул.
— Здравствуйте, — спохватившись буркнул Вере Сиверский.
Она ответила улыбкой и кивком. Ханжонков помедлил еще несколько секунд и огорошил вопросом.
— Я не пойму, о чем вы говорите? — не сдавалась Вера. — Какой шанс? В чем я должна признаться? Объяснитесь, пожалуйста.
— Давать объяснения придется вам! — Голос Александра Алексеевича звучал не слишком резко, но и не очень любезно. — И желательно не затягивать, потому что у меня мало времени.
Вера растерянно пожала плечами, похлопала ресницами и прикинула, что, резко вскочив на ноги, она сможет схватить Пегаса и ударить им Ханжонкова по голове. Нет, велик риск, что он увернется. А что, если бросить статуэтку в окно? Шума от разбившегося стекла будет много, и в коридоре услышат, и на улице. Прибегут люди, спасут… Ишь ты, времени у него мало! А сколько времени осталось у нее? А швыряя статуэтку в окно, непременно надо воскликнуть: «Ботаник, игра проиграна!» Это может вызвать у врага смятение. Хотя какое тут может быть смятение? Взгляд холодный, безжалостный, немного странный, будто он что-то прикидывает. Не иначе, решает, как станет ее убивать…
Внутри потянуло холодком, руки и ноги онемели, левое веко начало предательски подрагивать. Вдох прервался на середине, отчего в горле возник звук, похожий на всхлип, во рту пересохло. От сигарного дыма закружилась голова. Вроде бы дорогое баловство, а воняет хуже мужицкой махорки.
— Вы из тех, кто не любит сознаваться, — раздраженно констатировал Ханжонков. — Что ж, тогда я вам помогу. Вы солгали про то, что хотите вложить в мое дело некий капитал, Вера Васильевна.
— Почему солгала? — тонко передернула Вера. — Я располагаю средствами, о которых шла речь. Если желаете, то…
— Располагать — это одно, а желать вложить их в дело — совсем другое, — перебил Ханжонков. — Пора раскрывать карты, Вера Васильевна. Не считайте меня наивным простофилей. Вы не первая, кто пытался меня обмануть.
От этого обстоятельства Холодной лучше не стало. Даже наоборот — хуже. Холодок внутри, усилившись, превратился в могильный холод. При мысли о том, что вместе с ней погибнет и ее ребенок, захотелось не просто плакать, а выть в голос.
— Ладно, — вздохнул Александр Алексеевич, снова переглядываясь с Сиверским (Вера вспомнила, насколько не любил ее отец, окончивший словесное отделение Московского университета и преподававший русский язык, этого вульгарного купеческого слова). — Из вас, Вера Васильевна, слова клещами тянуть приходится.
