— А я боюсь, что да, — рассерженно сказала Мама. — Кико, говорю тебе в последний раз!
Но поскольку Кико не спешил, Мама сама шагнула к нему, пощупала штанишки и трижды звонко шлепнула, повторяя: «Грязнуля, последний грязнуля, никаких денег не хватит тебе на штаны». Потом по привычке добавила: «О карманных деньгах и не мечтай» — и наконец раздраженно спросила у Доми, чего она смотрит, а Доми ответила: «Что я могу сделать, весь день держать его на горшке?», и тут Мама вспылила и сказала, что достаточно быть чуточку повнимательнее и что она платит Доми, чтобы та смотрела не только за Кристиной, но и за обоими малышами. Завязался оживленный спор, и Кико, воспользовавшись этим, ускользнул в коридор и бегом бросился на кухню. Витора вытирала губкой красную крышку плиты и при виде его спросила:
— Что случилось, Кико?
— Ничего.
Он прошел в гладильную и спрятался за занавеской, скрывавшей постель со шкафом. Витора шла за ним.
— Иди ко мне, Кико, — сказала она.
У Кико на лбу вздулась жила.
— Дерьмо, задница, какашки! — заорал он.
Витора подбоченилась, потом отдернула занавеску и наклонилась над ним:
— Ну вот, теперь ты и на Вито кричишь. Что сделала тебе бедная Вито?
Кико молчал. Витора добавила:
— Если Вито перестанет тебя любить, кому ты тогда будешь нужен? Разве Вито плохая? Ну, давай отвечай.
Кико молчал, плотно стиснув губы. Вито продолжала:
— Ты описался, да? Когда ты научишься ходить в уборную, как взрослый? Ну скажи, когда?
— Не знаю, — наконец ответил Кико, уныло потупившись.
Витора обтерла руки посудным полотенцем. Ее запястья никогда не распрямлялись, как у других. Открыв красный шкаф, она пошарила там, достала другие штанишки и села на низенький стульчик.
— Подойди ко мне, — сказала она.
Кико покорно приблизился. Она расстегнула бретельки.
— Мама нашлепала тебя, да?
— Да.
— По попке?
— Ага.
— Будешь еще писаться?
— Нет.
— Посмотрим.
Она вывела его на кухню и сказала:
— Жди здесь. Вито будет одеваться.
— Ты пойдешь гулять, Вито?
— Нет. Фемио поднимется сюда.
— А-а.
Он слушал, как она раздевается в гладильной, и вдруг крикнул:
— Вито!
— Что?
— Я отрежу себе дудушку.
Витора вылетела на кухню в комбинации, с вытаращенными от испуга глазами.
— Забудь об этом и не вспоминай никогда.
— Отрежу, — сказал Кико. — Отрежу папиным ножиком.
— Послушай меня, — сказала Вито. — Сделаешь это — сразу умрешь, так и знай.
Она вернулась в гладильную, но оставила дверь открытой. Время от времени она высовывалась и видела, что мальчик стоит неподвижно, спиной к ней, под неоновой лампой. Вошла Мама и протянула ему круглую булочку с куском ветчины внутри.
— Возьми, — сказала она ему, хмуря брови. Потом повернулась к полуоткрытой двери: — Витора, последите, чтобы он все съел.
— Не беспокойтесь, — ответила Витора.
Мама вышла. Кико куснул бутерброд. Когда Витора вернулась на кухню, с накрашенными губами и подсиненными веками, в своем выходном платье, Кико сказал:
— Как ты хорошо пахнешь, Вито.
— Вот видишь.
— Это чтобы тебя нюхал Фемио?
— Угадал.
Витора терпеливо докармливала его бутербродом, когда раздался робкий звонок: «ри-им».
— Это он, — встрепенулась Вито.
— Фемио?
— Фемио. Беги открой. — И она стряхнула крошки с колен.
Кико потрясенно уставился на военную форму. Он разглядывал рекрута с головы до ног. Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Здесь живет?.. — начал он.
— Проходи, Фемио! — крикнула Вито изнутри.
Кико шел за ним по пятам, рассматривая армейские ботинки, фуражку, которую солдат нес в руке, складку на спине гимнастерки. Наконец он сказал:
— Ты будешь убивать Роситу Энкарнаду?
— Нет, ты только погляди на нее, — сказал Фемио. — Шустрая девчонка, однако.
Витора притворилась рассерженной.
— Это же мальчик, остолоп, — сказала она. — И потом, что может знать ребенок? Садись.
Фемио сел на белый стул и начал оправдываться:
— Да кто их там разберет, этих барчуков, по виду и за девочку сойдут.
Фемио говорил, а Кико смотрел ему в рот; слова Фемио лились тускло, монотонно. Витора напустилась на него:
— Слушай-ка, умник, ты хочешь, чтобы у четырехлетнего парня росли усы?
Солдат быстро пожал плечами три раза подряд, словно подпрыгивал в седле, не в силах совладать с конем.
