— Пабло еще не пришел? — спросила Мерче.
— Нет, — ответил Маркос.
Мерче вышла в коридор и столкнулась с Пабло, который как раз входил в дверь, и Мерче сказала ему, открывая книгу:
— Пабло, пожалуйста, объясни мне вот это, я тут не понимаю ни словечка.
Голос у Пабло был уже взрослый и суровый:
— Ой, девочка! Не даешь человеку в дом войти…
Кико подходил то к одному, то к другому, но едва только ему показалось, что он нашел отклик в Маркосе, как тот схватил «Покорение Дальнего Запада» и спросил у Хуана:
— У тебя еще есть?
— Три, — ответил Хуан. — Вот, гляди.
Кико побрел по коридору в кухню, где надрывался транзистор. Возвращение остальных всегда сопровождалось послаблением в домашней дисциплине. У двери кладовки он увидел Кристину, чуточку обеспокоенную, чуточку раскоряченную, и, подойдя к ней, ощутил запах, все понял и закричал так, что у него на лбу вздулась жила:
— Мама, Доми, Вито, сюда! Крис наложила в штаны!
Девочка смотрела на брата своими круглыми глазами недоуменно и внимательно и, когда он замолчал, пробормотала:
— Атата.
— Да, кака, кака, грязнуля, — сказал Кико.
Подошла Доми, и Кико ткнул пальцем Кристину.
— Она наложила в штаны, — сказал он.
— Ладно уж, — сурово отозвалась Доми. — А ты писаешься, неряха, так тебе никто ничего не говорит.
Кико поднял указательный палец и наставительно погрозил сестре:
— Почему ты не просишься, а?
— Хватит, замолчи, уж кому-кому, а тебе-то лучше помолчать, — оборвала его Доми.
Мальчик побежал в гладильную, где переодевалась Вито, привстал на цыпочки, нажал на ручку и вошел.
— Вито, а Крис наложила в штаны.
Витора застегивала на кнопку белую манжету.
— Видишь, какая грязнуля, — сказала она.
Но мальчик уже мчался по коридору и, добежав до конца, попытался открыть дверь в розовую ванную.
— Кто там? — спросила Мама изнутри.
Кико согнулся пополам, чтобы придать своему голосу больше выразительности:
— Мама, а Крис наложила в штаны!
— Жидко? — спросила Мама ласковым голосом, поставив его в тупик.
— Не знаю! — прокричал он.
— Ну хорошо, пойди скажи Доми.
Кико постоял под дверью еще несколько секунд и наконец отправился в кабинет, где Мерче и Пабло разговаривали об углах и биссектрисах; застыв на пороге, он громко возвестил, смутно чувствуя, что мешает:
— А Крис наложила в штаны.
— Ладно, ступай себе, ябеда, — сказала Мерче.
Он повернулся.
— И закрой дверь! — крикнул Пабло ему вслед.
Он встал на цыпочки, ухватился за ручку и хлопнул дверью. И тут, перекрывая голос Лолы Бельтран, распевавшей «Эй, Халиско, не бахвалься», по квартире разнесся пронзительный свисток, звучавший все громче и громче. Кико замер, а потом завопил:
— Кастрюля!
Вбежав на кухню, он увидел, как Витора снимала ее с огня, ухватив клетчатой тряпкой, и кастрюля понемногу успокаивалась и переставала свистеть. В углу Доми переодевала Кристину в чистые штанишки. Раздались два звонка, короткий и длинный. Витора сказала:
— Твой папа. Беги открой другую дверь и скажи: «Добрый день, папа».
Но Папа не дал ему времени, он сразу подхватил его под мышки, поцеловал и спросил:
— Ну, как живешь, старина?
Лицо у Папы было холодное, борода кололась. Пока он снимал пальто, Кико сообщил:
— А Крис наложила в штаны.
Папа сделал вид, что новость его заинтересовала:
— Вот как?
— Да, а я сегодня встал сухой и ни разу не описался, а Маврик умер, и его бросили в помойку, и черти унесли его в ад, у них были рога и…
— Ну хорошо, хорошо, — сказал Папа, входя в гостиную. — У тебя столько новостей сразу, что мне их не переварить.
Он сел в кресло, откинулся на спинку и, положив ногу на ногу, принялся покачивать той, что была на весу. Вошла Мама с голубыми веками и красными губами, во рту поблескивали белоснежные зубы, и Папа посмотрел на Маму, а Мама на Папу, и Папа сказал:
— Не найдется ли в доме глотка виски для человека, умирающего от жажды?
Мама открыла бар, приготовила все в мгновение ока и поставила перед Папой на низеньком столике, а Папа вкрадчиво добавил:
— Лед, жена, будь уж доброй до конца.
