Биллали полз медленно, и я соразмерял свои шаги с его движениями.
Наконец мы добрались до занавеса, Биллали ткнулся в него, протянув вперед руки, словно собираясь умирать. Я, не зная, что делать, оглядывал комнату и вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на меня из-за занавеса.
Страх охватил меня. Кругом царила тишина, Биллали, как труп, лежал перед занавесом. В комнате, озаренной светом ламп, напоенной чудным ароматом, минута шла за минутой. Тихо: ни признака жизни, ни одного движения! Я чувствовал на себе чей-то взгляд, пронизывающий меня насквозь, и был так испуган, что дыхание сперло у меня в груди.
И вот занавес пошевелился. Кто там?
Занавес пошевелился снова и между складками его появилась прелестная, белая, как снег, рука с длинными тонкими пальцами и изящными ногтями. Рука приподняла занавес, и я услышал удивительно нежный серебристый голос.
— Чужестранец, произнес голос на чистейшем, классическом арабском языке, — отчего ты так испугался?
Я сохранил достаточно самообладания, чтобы не выдать своего удивления. Но прежде, чем я ответил, из-за занавеса вышла и остановилась высокая фигура.
Вся она была закутана белым газом так, что напомнила мне мумию в могильном одеянии.
Я испугался еще больше при появлении этого призрачного существа, и волосы зашевелились на моей голове, хотя я ясно различал в этой мумии высокую, прекрасную женщину, обладающую удивительной, почти змеиной гибкостью и грацией.
— Отчего ты испугался? — повторил нежный голос, звучащий, как музыка, но проникающий в самое сердце. — Разве я так страшна, что могу испугать мужчину? Надо полагать, мужчины сильно изменились!
Легким кокетливым движением она обернулась, словно желая показать всю свою красоту и роскошные волны волос, спускавшихся до пола, до обутых в сандалии ног.
— Твоя красота поразила меня, о королева! — ответил я смиренно, не зная, что сказать, и мне послышалось, что старый Биллали, лежа на полу, пробормотал: «Хорошо, моя Обезьяна, хорошо!»
— Я вижу, что мужчины умеют льстить женщинам! — ответила она со смехом, звенящим, как серебряный колокольчик. — Ты испугался, чужеземец, потому, что мой взгляд проник в твое сердце. Но так как я женщина, то прощаю тебе ложь, сказанную так любезно! Теперь скажи мне, как вы попали в эту страну пещер, болот, злодеяний и теней смерти? Зачем вы пришли сюда? Как решились вы вручить свою жизнь Хийя, или «Той, которой повинуется все»? Откуда ты знаешь мой язык? Это — древний язык, сладкозвучное дитя старой Сирии. Что делается в мире? Я живу в пещерах, среди мертвецов, и ничего не знаю о людях и не забочусь об этом. Я живу, чужестранец, моими воспоминаниями, и эти воспоминания лежат в могиле, вырытой моими собственными руками!
Ее чудный голос дрогнул и зазвенел. Вдруг она обернулась к Биллали:
— А, это ты, старик! Скажи мне, как случилось это безобразие в твоем хозяйстве? Кажется, мои гости были в опасности? Одного из них хотели убить и съесть твои люди, эти скоты, и если бы чужеземцы не дрались с такой смелостью, то были бы убиты, и я не могла бы ничего поделать. Что это значит, старик? Не должна ли я наказать тебя за это?
Голос ее зазвучал гневно и холодно. Биллали, который вовсе не был трусом, мне кажется, замер от ужаса.
— О Хийя, великая королева! — застонал он, все так же лежа на полу. — Будь милостива к твоему верному слуге! Это не моя вина. Женщина, над которой посмеялся один из белых гостей, внушила им последовать старинному обычаю и съесть толстого черного молодца, который пришел с твоими гостями — Обезьяной и Львом, — бедный Лео очень болен, — зная, что ты не отдала никаких приказаний насчет него. Обезьяна и Лев убили женщину и черного слугу, чтобы спасти его от ужасной смерти. Тогда эти скоты, опьяненные жаждой крови, набросились на твоих гостей. Но белые храбро боролись с ними. О Хийя! Они дрались, как мужи, и убили многих, но я пришел и спас их, а злодеев послал сюда, в равнину Кор, чтобы ты, великая, судила их! Они здесь теперь!
— Да, старик, я знаю. Завтра я сяду в Большой зал и буду судить их! А тебя прощаю. Смотри, чтобы впредь этого не случалось у тебя! Иди!
