— Прости меня, отец мой, — перебил я, — но если я верно понимаю, «Та, которой повинуется все» живет не здесь, как могла она узнать о нашем приближении?
Биллали обернулся и, заметив, что мы одни, — У стана исчезла, когда он начал говорить, — произнес со странной усмешкой: — Разве в вашей стране нет никого, кто видит не одними глазами и слышит не одними ушами? Не спрашивай! «Она» знала и знает все!
Я пожал плечами. Биллали продолжал говорить… о том, что не получил дальнейших инструкций относительно нас и должен повидать «Ту, которой повинуется все», чтобы узнать ее желание.
Я понял, что «Она» — это королева народа амахаггер, и спросил старика, долго ли он будет отсутствовать? Биллали ответил, что вернется только на пятый день, потому что нужно пройти много миль по болоту, чтобы добраться туда, где живет «Она». Затем он добавил, что в его отсутствие о нас будут заботиться и что он твердо уверен, что принесет благоприятный для нас ответ. В то же время он не скрыл от нас, что всякий чужестранец, появлявшийся в стране, за все время жизни его бабки, матери и его самого немедленно осуждался на смерть, описывать которую он не хотел, чтобы не оскорблять наших чувств. Это делалось по приказу королевы, которая никогда не пыталась спасти чужеземцев.
— Как это может быть? — возразил я. — Вы уже стары, каким же образом «Она» могла осудить на смерть кого-нибудь при жизни вашей бабки, когда она сама еще не родилась тогда?
Вместо ответа Биллали только улыбнулся своей странной улыбкой и, молча отвесив нам низкий поклон, ушел. Мы не видели его целых пять дней.
После его ухода мы начали обсуждать наше положение. Мне вовсе не нравились упоминания о таинственной королеве, «Той, которой повинуется все», так беспощадно убивавшей несчастных иностранцев. Лео тоже был подавлен, но утешал себя мыслью, что «Она» была, несомненно, той личностью, которая упоминается в письменах на сосуде и в письме его отца, судя по намекам Биллали на ее могущество и возраст.
Я был так поражен всем происшедшим, что не мог и не хотел говорить о таком абсурде и предложил пойти выкупаться, в чем все мы очень нуждались.
Выразив наше желание какому-то человеку средних лет с необыкновенно свирепой физиономией, который, очевидно, был приставлен для надзора за нами в отсутствие Отца племени, мы зажгли свои трубки и вышли из пещеры. Около входа стояла толпа людей, очевидно, поджидая нас. Когда они увидали нас с дымящимися трубками во рту, то немедленно исчезли, полагая, что мы — могущественные волшебники. Наше огнестрельное оружие не произвело здесь такой сенсации, как табачный дым.[5] Мы поспешили к ручью и отлично выкупались, хотя многие из женщин, не исключая Устаны, выказывали намерение последовать нашему примеру.
Пока мы купались и возвращались опять в пещеру, солнце закатилось. Пещера была полна людей, которые собрались вокруг огня. Пылало несколько костров, и все ели свой ужин при свете ламп, висевших на стенах. Это были глиняные, грубо сделанные лампы всевозможных форм, некоторые довольно красивые на вид. Они состояли из красного глиняного горшка, наполненного растопленным жиром, и фитиля, пропущенного через деревянный круг, прикрепленный к верхней части горшка. Этот род лампы требует постоянного наблюдения, потому что огонь гаснет тотчас же, как сгорит фитиль.
Некоторое время мы сидели, наблюдая за угрюмыми людьми, молча поедавшими свой ужин. Наконец, нам надоело созерцать их, и я предложил всем отправиться спать.
Наш надзиратель безмолвно встал с места, вежливо взял меня за руку и направился в один из маленьких переходов, примыкавших к пещере. Мы прошли несколько шагов и очутились в небольшой комнате, вырубленной в скале. По одну сторону комнаты находился большой камень трех футов вышины, как бы закрывавший вход в нишу, где мой проводник назначил мне спать. В комнате не было ни окна, ни мебели. Приглядевшись внимательно, я пришел к заключению, что эта ниша была гробницей для умерших; эта мысль заставила меня содрогнуться, но я же должен был где-нибудь спать. Подавив ощущение страха насколько мог, я вернулся в пещеру, чтобы захватить свое одеяло, которое было принесено сюда вместе с другими вещами. Там я встретил Джона, получившего в свое распоряжение такую же «комнату» и решившего лучше ночевать на улице, чем пойти в «это ужасное место». Он попросил позволения ночевать со мной, и я был очень доволен этим.
