Олух Царя Небесного - страница 73
— Ты знаешь языки? — обратился ко мне Розенталь.
— Я учу русский и французский.
— Французский?! А зачем? — Он протянул жене пустую чашку и показал пальцем на книжки. — Про революцию все есть по-русски и по-немецки.
— Немецкий! — сверкнула глазами мать. Розенталь погрозил ей пальцем.
— «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается».
— Кто это сказал?! — возмутилась мать.
— Сталин.
— Я не коммунистка, — усмехнулась она.
— Я иду в новую школу, — сказал я.
— Что за школа? — Розенталь снова повернулся ко мне.
— РОДД на Жолибоже, — ответила за меня мать.
— Многие товарищи посылают туда детей, — одобрительно кивнул Розенталь.
— Два трамвая. Разве что Михал будет его подвозить.
— Что ты хочешь изучать? — прищурился Розенталь.
— Историю.
— Лучше химию, — вмешался Михал.
— Будешь учить чужих детей! — предостерегла мать.
— Необязательно, — улыбнулся Розенталь. — Я тоже по уши погружен в историю.
Он спросил, что меня интересует.
— Рыцари.
— Средневековье, — кивнул он. — А до того что было?
— Античность, — ответила мать.
— Вначале, — старик Розенталь поднял палец, — была первобытная община. Потом мир поделился на бедных и богатых. Эксплуатация. Отчуждение. Ненависть. Мировая история — это история классовой борьбы. Спартак, крестьянские восстания и Французская революция, 1789 год. Капитализм. Фабричный пролетариат. Маркс и Энгельс пишут «Коммунистический манифест». Весна народов, 1848-й, Парижская коммуна, 1871-й, и Кровавое воскресенье, 1905-й. Империализм. Большевики. Ленинская теория революции в одной отдельно взятой стране. Наконец, Октябрь. Он, — Розенталь ткнул в мою сторону пальцем, — увидит коммунизм. Близится мировая революция. Вчера, в Вильчей Гуре, колокол возвестил о похоронах империализма. Спустя четыре года и четыре месяца после роспуска Коминтерна возник Коминформ[83]. Нас соблазняли планом Маршалла. Грозили сотней атомных бомб. Создали Бизонию[84]. Все без толку! — Он вытащил из тома «Das Kapital» газету «Голос народа». — Андрей Жданов сказал, что опасность для рабочего класса представляет недооценка собственных сил и переоценка сил империалистического лагеря.
— Да это же война! — испугалась мать.
— Некоторые товарищи считают, что война неизбежна.
На трамвайной остановке кроме нас никого не было.
— Ненормальный! — сказала мать.
— Теоретик. Составляет картотеку в отделе истории.
— Я не хочу войны! — крикнула мать.
— Никакой войны не будет! — раздраженно сказал Михал. — Старик ошалел от радости, что образовали Коминформ. Вчера замучил меня воспоминаниями о двадцатом годе.
Поскольку трамвай все не приезжал, Михал начал рассказывать, как Розенталь ехал в «форде» следом за пятью русскими армиями, приближающимися к Варшаве. На ухабах подскакивали пачки с «Манифестом Временного революционного комитета Польши»[85], который ему дал Юлиан Мархлевский во дворце Браницких в Белостоке. Типографская краска расплывалась от сырости. Подписи Дзержинского, Кона и Прухняка[86] становились неразборчивыми. За автомобилем шлепали по грязи полсотни казаков.
Вечером они остановились у сожженного костела, при котором был яблоневый сад. От запаха гари свербело в носу. Желтые фары «форда» осветили упавшую колокольню. Висящий на цепи колокол касался земли.
Они развели костер. Ели хлеб с яблоками. Пили водку. Лошади жевали овес из привязанных к мордам торб. Караульные сменялись каждый час.
Командир казачьей полусотни нашел в саду молодого ксендза.
«Что вы здесь делаете?» — зевнул Розенталь.
«Жду, пока наши вернутся. Приходский священник в армии. Я сторожу костел».
«Шпион?» — спросил командир.
«Дурак!» — засмеялся Розенталь.
«Все попы — враги советской власти!»
В костер подбросили веток. Вспыхнул огонь.
«Еврей?» — тихо спросил Розенталь.
«Выкрест, — сказал ксендз. — А вы тоже еврей?»
«Нет!»
«Поляк?»
«Коммунист», — сказал Розенталь.
Утром казаки расстреляли ксендза.
«Он бы навлек беду. Я за вас отвечаю головой», — объяснил командир.
Подъехала «четверка». Мы сели в первый вагон. Не успел кондуктор пробить билеты, как трамвай тронулся. Хватаясь за кожаные петли, мы добрались до скамейки. В вагоне никого больше не было. Колеса немилосердно стонали. Появился костел Святого Михала.
