Подозрение, что доктор чего-то не распознал, погнало меня в Тильзит, в библиотеку. Я нашла описание дифтерии, и, когда я указала врачу на ее симптомы, он не обиделся, а, напротив, прислушался к моим словам. Время было упущено – в первые три дня после начала болезни следовало вводить Айку противодифтерийную сыворотку. Но не все было потеряно, и как только Айку начали колоть сыворотку, дело пошло на поправку. Он пока слаб и еще долго не окрепнет, ему запрещены любые усилия, нельзя даже садиться в кроватке. Но какое счастье выхаживать его, уже не опасаясь, что болезнь его одолеет.
Сегодня – первый день, когда я могу оставить Айка одного. Первый день, когда снова могу подумать о школе, о починке крыши и о запасе угля на зиму, который еще не привезли. И о тебе я думаю – но я все эти дни думала о тебе. Твое место было со мной, возле кроватки Айка. Тебе этого не понять, я знаю, и разум подсказывает, что укорять тебя мне не за что, а все-таки мое сердце переполнено упреками.
Я вижу тебя, как наяву, – как ты посмотрел бы, если бы меня выслушал: не вполне понимая, чего я от тебя хочу, и обиженно, потому что ты не сделал ничего такого, за что заслужил бы упреки, и виновато, потому что ты любишь меня не так, как я тебя люблю, и с надеждой, что скоро опять все будет хорошо.
Ты ребенок, Герберт.
Второй адвент 1913 г.
Мой милый Герберт!
Наверное, если бы ты не поставил на карту свою жизнь, я хранила бы молчание и впредь. Но ты это сделал, и прежде невозможное стало возможным, а несказанное да будет сказано.
Айк твой ребенок. Я думала, ты это почувствовал, когда увидел его в первый раз, а если не в первый, так позднее. Я думала, ты непременно узнаешь свою кровь и плоть. Он удивительно похож на тебя, у него так много твоего: осанка, решимость и бесстрашие, и беззлобный эгоизм, из-за которого он причиняет боль другим, хотя вовсе не хочет кому-то причинять боль, – он просто не замечает других людей. Если его что-то восхищает или манит, если что-то ему удается, он весь светится, совсем как ты.
Через несколько недель после твоего отъезда в Африку я поняла, что забеременела. И впервые мне открылось, что значит «благословенно чрево твое…», несмотря на некоторую растерянность, в моем новом положении. И такое же чувство у меня сегодня: Айк – благодатный дар всей моей жизни.
Мне посчастливилось. Занна – сестра моей подруги по учительской семинарии. Она помогла мне при родах, и она же зарегистрировала Айка как найденыша и приняла в свою семью, а чиновники и рады, что ребенок устроен. Я даю Занне, сколько могу. Она делает это не ради денег. Мы с ней подружились. Она растит Айка не так, как своих детей, не усыновила Айка, да я и не хотела бы этого. Она сказала Айку, мол, она его нашла, он ей понравился и поэтому она оставила его у себя. Айк знает, что она его любит, и знает, что его люблю я, подруга Занны, как бы «тетя».
Я много чего боялась. Боялась, что заметят мой живот. Что схватки начнутся как раз во время моего переезда сюда. Что роды начнутся до того, как Занна приедет ко мне. Что во время родов я буду кричать. Но все обошлось. Я сшила себе платья, какие мне тогда нужно было носить, я в нужный момент послала за Занной, и я не кричала. Айк родился на следующий день после моего переезда сюда.
Почему не сказала тебе? Сказала бы непременно, если бы ты, увидев Айка, узнал в нем пусть не своего сына, но мое счастье. Но ты не узнал, а значит, Айк мой и только мой. И теперь я хочу лишь одного: чтобы ты, когда вернешься, понял, кто я. Не только та, кого ты знаешь, и не только та, кто любит тебя. Я мать Айка.
Иногда, проснувшись, я чувствую, что ты не вернешься. Иногда, проснувшись, чувствую, что ты вернешься, а меня уже не будет. Какие странные игры играет с человеком страх! Но если это и в самом деле случится, ты должен помогать Занне. Без требований, без каких-то ожиданий и самое лучшее – без слов.
Все-таки – как прежде,
Рождество 1913 г.
Все белым-бело. Так же было и когда я писала прошлое письмо, но я ни на что не обращала внимания. Да и было тогда еще не так красиво, как нынче. Вчера утром начался снегопад и не прекращался до сегодняшнего утра. Вчера я пошла в церковь, на последнюю спевку хора перед сочельником, вышла из дому засветло, но снег валил так густо, что я насилу находила дорогу. Когда я возвращалась, уже стемнело и я миновала свой дом. Вскоре он отыскался – не слишком много у нас тут домов, однако на какой-то момент я совсем затерялась в снегах, стуже и мраке. Как ты.
