— Господа, у вас появился шанс заработать денег. — Плешивый толстяк с микрофоном в руке едва смог забраться в ринг. — Тот, кто зашлет в оркестр сотню баксов и сможет продержаться раунд с нашим чемпионом, — он похлопал Слона по мускулистому загривку, — получит впятеро больше. Ну, господа, денежки ждут вас.
«А также сотрясение мозга, это как пить дать». Виктор Павлович с интересом рассматривал двухметрового гиганта, килограммов на тридцать тяжелее его самого да еще, если верить голомозому в ринге, имеющего третий дан по кекусинкаю — контактному детищу корейского папы Оямы, проводившего в свое время корриду голыми руками.
Энтузиастов что-то не находилось. Минуту подождав, Башуров неторопливо поднялся на помост, заслал плешивому тысячу «зелени» и, разоблачившись до пояса, отправил одежду следом за баксами:
— За прикид отвечаешь.
Глянул на брюхатого сурово и двинулся в центр ринга, где его уже поджидал амбал, по морде видно — заранее уверенный в своем превосходстве. Широкая ушера искривляла его скуластую харю, расслабляя плечи, он поигрывал грудными мышцами, а воняло от него как от самца-победителя.
Тем временем ударили в гонг, и, стараясь побыстрее покончить со смотревшимся весьма неказисто на его фоне противником, Слон с яростью тигра бросился в атаку. Хоть и каратэка, но голову он держал грамотно, округленно, закрывая подбородком шею, двигался стремительно, и Башуров смог выстоять только благодаря своему опыту: содранная кожа у виска вместо раздробленной челюсти да гематома на бедре взамен отбитого паха — это пустяки. Атака выдохлась, и только удивленный Слон на мгновение застыл, как Виктор Павлович вставил ему апперкот в район хобота. Однако молодцу весом в центнер с гаком это лишь добавило адреналину. Рассвирепев по-настоящему, он попытался конкретно вцепиться противнику в трахею, но недаром говорят на Востоке, что гнев — это худший учитель.
«Т-я-я-я!» В мощном стоп-ударе ребро башуровской ступни встретилось с коленом амбала, в суставе натурально хрустнуло. Дико заорав, Слон запрыгал на здоровой ноге. Такой, правда, она оставалась недолго, — Виктор Павлович резко впечатал сапог в нижнюю треть вражеского бедра, тут же повторил, и амбал всей тушей шмякнулся на помост, хорошо приложившись при падении затылком. Голова его не подымалась, тело лежало расслабленно. Среди почтеннейшей публики пронесся вздох разочарования — ох, не такого финала ожидали многие. Ну что ж, попадалово так попадалово, выругались в сердцах несчастные, погрозили небу и, скорбя по собственным денежкам, потихоньку начали на своих «ягуарах» и «мерседесах» разъезжаться.
Не все, правда, запечалились, глядя на разбушевавшегося Башурова. Например, пожилой мужичок с золотыми зубами и бриллиантовым «ролексом», скромно ужинавший в углу, при виде Виктора Павловича вначале чуть не подавился лобстером, потом всмотрелся повнимательнее и, уже широко улыбаясь, вытащил сотовый «бенефон»:
— Лось, в гадюшнике Хвост прорезался. Да, тот, который нас на сто кусков кинул, я его с фронта срисовал. Да, одной машины за глаза, шевели грудями.
Башурова тем временем, к слову сказать весьма неохотно, наградили пятью бумажонками с унылым фейсом дяди Франклина, и под восторженными женскими взглядами он направился в сортир умываться. Душу его все еще переполняла ярость, дико хотелось заехать кому-нибудь в бубен, так чтобы вдрызг.
— Как стоишь, сволочь? — Едва не хряпнув туалетчика кулачищем в слюнявую пасть, Виктор Павлович сунул голову под прохладу водяной струи. Подождал, пока не полегчает, отфыркнулся, утерся вафельной свежестью полотенца, и в этот момент, мягко ударив в затылок, внутри его черепа проснулся знакомый голос: «Иди поклонись Хармакути, да озарит свет летящей звезды тебя коленопреклоненного, распростертого у ног его».
Двигаясь как во сне, Башуров отбросил полотенце, устремил свой взгляд куда-то высоко в небо и, странно подволакивая обе ноги сразу, неторопливо побрел на парковочную площадку, под ногами у него раскисал свежевыпавший снег. Когда он принялся открывать свою «восьмерку», в позвоночник ему уперся ствол «стечкина», и сразу же кто-то сильно ударил по почкам:
