И вот в -центре появилось яркое желтое пятно. Оно быстро увеличивалось. Оно охватило всю площадь экрана, залив комнату солнечным светом. И вдруг… Я привстал от неожиданности. Экран исчез. В раме открылась широкая перспектива.
Передо мной берег моря. Оно густо-синее. Белые гребешки волн. Ослепительно-голубое небо дышит полуденным жаром, но его, кажется, смягчает влажный морской ветерок. Совсем близко, на песке, большой ноздреватый камень, нагретый солнцем.
Видение было настолько отчетливым, что создавалась полная иллюзия открытого окна. Я различал каждую песчинку, каждую шероховатость, каждую трещинку на камне. Я видел комки зеленых водорослей, присохших к нему, маленькие раковины, попавшие в углубления… Я с изумительной ясностью видел, как отступающая волна оставляла на песке влажный след. Я был настолько поглощен всем этим, что голос профессора заставил меня вздрогнуть.
- Нравится?
- Это… это…
- Ладно уж! Давайте-ка лучше смотреть…
Вдали над морем появилась темная точка. Она быстро приближалась. Вот уже это не точка, а, видимо, птица. Она неуклюже машет большими крыльями.
Странная птица!
- Смотрите! - Воробьев схватил меня за рукав, - он летит прямо на нас. Сейчас мы его…
В это время загадочный летун круто повернул и стал удаляться.
- Уходит! - воскликнул Воробьев и начал быстро настраивать прибор.
И вот море наступает на нас. Кажется, я смотрю из рубки стремительно идущего парохода. Быстрее… быстрее… Гривастые волны уходят глубоко под меня. Берег позади, за спиной. Мы нагоняем летуна. Вот уже можно различить его длинную шею, перепончатые крылья. Вот… Но что это?! Четкая видимость внезапно пропала. Экран подернулся голубым туманом. Огромная тень косо скользнула по нему и исчезла.
- Ах ты, сорвалось! - искренне огорчился профессор.
Экран стал меркнуть и наконец совсем погас. Воробьев зажег свет. Он вновь колдовал над пультом. Временами из шкафа доносилось легкое жужжанье, затем оно умолкало. Экран не зажигался.
- Вот ведь, подумайте, досада какая! - с виноватой улыбкой оглядывался на меня профессор.
Я молчал, боясь помешать ему разговором. Долго настраивал он свой удивительный аппарат. Долго ждал я, затаив дыхание. И вот труд профессора и мое терпение были вознаграждены: на экране вновь появилось слабое голубое сияние.
- Наконец-то! - воскликнул Воробьев, удовлетворенно потирая руки. Он прошелся по комнате и закурил папиросу.-
- Пожалуй, возьмем другой квадрат… Несколько правее… - рассуждал он сам с собой, словно забыв обо мне.
Я, конечно, не понимал, о чем он говорит, и сидел тихо, как школьник. И вот он снова погасил свет, и вновь передо мной открылось удивительное окно.
На сей раз картина была несколько иной, море сместилось влево, прямо перед нами уходила вдаль береговая коса, ярко сверкающая под солнцем, а вправо, у самого горизонта, едва заметной полоской виднелся лес.
- Да, далековато, - рассуждал Воробьев, - ну что ж, попробуем.
Он перевел несколько стрелок на пульте, и лес начал приближаться. Я различал вершины деревьев. Пальмы?… Огромные перистые листья, прямые,, как колонны, стволы. Лес вырастал причудливой зеленой стеной.
Верхушки ближних Деревьев скрылись из поля зрения.
Толстые чешуйчатые стволы уходили ввысь. Между ними - темные густые заросли. Огромный, как кружево изрезанный лист наплыл на экран. Мы прошли сквозь него, и вновь открылось причудливое переплетение стеблей и листьев. Я хорошо различал их матово-зеленую поверхность, покрытую бурыми пятнышками. Широкие синие тени легли на землю от стволов. Почва была топкая, болотистая. Многочисленные полузаросшие, подернутые зеленью озерки виднелись тут и там. Мы медленно двигались вперед сквозь стволы, сквозь густые заросли папоротников и хвощей. Я видел легкое колебание воздуха, насыщенного теплыми испарениями. Я ощущал эти испарения в своих легких и на своей коже. Чем глубже проникали мы в лесную чащу, тем темнее становилось вокруг. Солнечный свет не мог пробить вершины. Лес напоминал сумрачный готический храм. Исполинские стволы лепинодендронов и каламитов были густо обвиты плетями лианоподобных папоротников. Их тонко изрезанные листья напоминали кружева.