— Ну, это ерунда, ты его быстро обломаешь. Тем более, сам к нам просится.
— Мы никого не ломаем, Тарас Иванович. Прошли те времена. Мы допрашиваем в соответствии с нормами уголовно-процессуального кодекса. Ты эти замашки кончай!
— Что это с тобой? Шутки перестал понимать, Степаныч. Что случилось?
— Я мнение генерала разделяю, дело нам не помешает, даже козыри даст к совещанию, но что-то не по душе мне эта скотина-антисоветчик. Лепит он себя под вождя, а на деле — гнида, правильно прокурор квалифицировал его действия по статье сто девяностой прим[30]. Мелкая шавка! Только тявкать и способен.
— Ты брось. Я, конечно, не силён, сто девяностая статья у него или какая другая. Это тебе лучше знать, ты следственник, но Марасёв прав, дело надо забирать к нам, а в суде разберутся. Если что, переквалифицируют обвинение с одной статьи на другую. Беда невелика. И нам для авторитета, и этому гаду рот закроем. Я правильно понял, он об этом сам жалобу накатал?
— Ты просто ясновидец, — опять съехидничал Серков, — не зря на идеологии сидишь, сквозь стены видишь.
— Вот поэтому бери меня с собой к Колосухину. Я его давно знаю. И он со мной в ладах. Если что, я его уговорю дело нам сбросить. Договорились?
— Пойдём, если тебе больше делать нечего, — махнул рукой Серков.
Колосухин, не успели Серков и Казачок к нему войти и объяснить причину визита, тут же вызвал Ковшова и, пока тот добирался, начал читать жалобу арестованного. Мучился он с ней так же, как недавно Серков в кабинете у Марасёва.
— Вот почерк, — бурчал начальник следственного отдела, теребя бумажку, переворачивая, разглаживая и порой поднося почти к носу. — Я сам выезжал на обыск к этому антисоветчику. Брал Ковшова с собой. Вроде нормальный мужик… а пишет чёрт те что! Пожарный, кажется?
— Пожарный, — закивал Серков, — но больно занудный. Если так и пожары тушил, то понятно, почему у нас город постоянно горел.
Наконец, не сумев прочитать ни слова, Колосухин бросил бесполезное занятие, поднял глаза на майоров.
— Что он пишет-то?
В дверь, постучав, аккуратно вошёл Ковшов:
— Присаживайтесь, Данила Павлович. — Колосухин встал, прошёлся по кабинету, приоткрыл окно. — Вот жара прёт! Дышать нечем. Открывай не открывай — бесполезно.
— В этом году лето жаркое обещали. — Ковшов уселся к столу на свободный стул, дождавшись, когда Колосухин возвратится на своё место, сказал: — Слушаю, Виктор Антонович.
— Жалобу на тебя накатал твой подопечный. Ты с ним философские беседы проводишь, а он на тебя ксиву в Комитет настрочил. Обвинение предъявил ему?
— А как же, на второй день после обыска и задержания, как и говорили.
— Сто девяностую прим?
— Правильно. Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй, — утвердительно кивнул Ковшов. — Что заслужил, то и схлопочет.
— А Бушуев требует себе статью построже… пострашнее… семидесятую! Считает, занижаем мы его заслуги перед Уголовным кодексом.
— Ну и дурак! Какая у него антисоветская агитация? Там умысел на подрыв государства необходим. А он — мелочь пузатая. Под авторитетного диссидента косить решил?
— Вот он и жалуется на тебя. А жалобу послал им, — Колосухин кивнул на майоров. — За уголовным делом пришли товарищи.
— Так я что? Я хоть сейчас. Уже побежал. Баба с возу…
— Погоди, погоди! Обрадовался!
— В суде, если что, всё равно перейдут с одной статьи на другую. С высшей статьи на низшую можно. Наказание по статье сто девяностой незначительно, по семидесятой — до червонца.
— Да, потеха… — покачал головой Колосухин, закряхтел в кресле, заёжился. — Зачем ему больше сидеть понадобилось?
— Да не об этом он думает, Виктор Антонович, — Ковшов оглядел Серкова и Казачка. — Мне известно, что товарищи из Комитета уже интересовались его здоровьем.
— Это я проверял, — подтвердил Серков.
— Так вот. Он совершенно здоров. А поступает так потому, что размечтался о лаврах. Решил славу великого мученика себе создать. За правду пострадать. На костёр советской инквизиции взойти.
— Это ещё что? — удивился Колосухин. — Откуда у вас, Данила Павлович, такие цитаты?
— Это не мои. Это заявления Бушуева. Я же вам показывал его письма, которые он по городам рассылал и разбрасывал в Москве, Киеве, Ленинграде. При обыске у него то же самое было изъято. Под трафарет он их изготавливал. Вы же видели, Виктор Антонович, при обыске? Кучи их изъяли.
