— Да, вот эта пуля, — он снова показал на щеку, — и те, которыми завалил Марка и его парней из одного ствола выпущены.
Вот теперь у Самохи начало вытягиваться лицо.
— Что, всех четверых? — удивленно спросил он.
— Нет, троих. Самому щуплому просто свернули шею. Еще одному сломали перед этим кадык, у Марка был сломана челюсть. И всех троих добивали выстрелами в голову. Мороза то пристрелили сзади, в затылок, когда тот стоял. А вот Марка и второго, со сломанным кадыком, добивали так, словно те стояли на коленях, сверху вниз.
Самоха выругался, ударил кулаком в кафельную плитку, метнулся по туалету взад вперед, снова остановился рядом с Астафьевым.
— Херня какая-то, получается, капитан! Марк ни перед кем на колени встать не мог, он не баклан какой-то, он вор правильный. Это сколько же их было, чтобы так пацанов поломать?
— Не знаю сколько, и не знаю кто. Но мне как-то не хочется сыграть в ящик из-за того, что вы там чего-то между собой не поделили.
— Не было такого, капитан, не было! — Самоха разозлился не на шутку. — Чем хочешь, могу поклясться.
— Ну ладно, не божись, верю я тебе. Ты вот скажи, тебе фамилия Пахарь ничего не говорит?
Самоха наморщил лоб, потом кивнул головой.
— Крутился такой кент около Марка. Он не блатной, Марк через него хотел бабло отмыть, тот, кажется, автосервис хотел раскрутить. А на что он тебе, этот Пахарь?
— Дня за два до смерти я раскрутил Мороза. Тот пытался со своими парнями меня грохнуть. Не получилось. Я тут его расколол. Вот и оказалось, что меня заказывал этот самый Пахарь. А я его вообще не знал до этого, и где я ему дорогу перешел, не в курсах, — Юрий развел руки. — Непонятки, как вы говорите. Вот и думай.
Юрий сейчас старался говорить со своим собеседником в той же манере полублатного жаргона. По опыту он знал, что так до них все гораздо легшее доходит.
— Ладно, я пошугаю своих парней, может, что и надыбаем, — сказал Самоха.
— Ну, хорошо, тогда я пошел.
Астафьев кивнул ему, и двинулся к выходу. Самоха, наоборот, остался, подошел к писсуару. Выйдя их туалета, Юрий увидел около дверей средних размеров толпу человек в тридцать. Столько ненависти в чужих глазах в свой адрес Юрий еще не видел никогда.
— Голубой, видно, — услышал он за собой едкий шепот. От такой характеристики у него волосы встали дыбом, но разбираться и что-то доказывать он не стал.
"Вот так и получишь клеймо на всю жизнь", — только и подумал Юрий. Правда, у него тут же появилось возможность реабилитации. Сразу за толпой он увидел стоящую у окна, нахохленную Ольгу.
— Ты чего тут? — удивился он. — Замерзла в машине?
— Тебя жду. Я уж бояться стала, не случилось что. Думала, еще минут пять, и я начну мочить этих двух кабанов.
Юрий ласково обнял ее, и повел к выходу.
— Не надо никого мочить, особенно в сортире. Это прерогатива лично президента.
Между тем, поднявшись наверх, Самоха доигрывать партию в бильярд не стал. Чуть подумав, он велел своим парням.
— Пошли отсюда. Подгони машину ко запасному выходу, — сказал он шоферу.
— Зачем? — удивился тот.
— Затем! Береженого индюка не пустят колбасу.
А Юрий, уже дома, глубокой ночью, вдруг понял свою ошибку. Он даже засмеялся от этого. Ольга, спавшая уже давно и крепко, проснулась неожиданно резко.
— Ты чего ржешь? — удивленно спросила она.
— Я, кажется, понял, в чем моя ошибка.
— И в чем она? — заинтересовалась Ольга.
— Я гоняюсь за этими Пахарями, а мне нужно вернуться к «Дубкам». Там все корни.
Когда заскрипела дверь, и в камеру к Зотову зашел круглый, как колобок, прапорщик Журавлев, Император сосредоточенно что-то писал на откидном столике.
— Зотов, на допрос, — сказал прапорщик.
— Подожди! — отмахнулся Зотов, и Журавлев, этот тиран и деспот своих заключенных, о, чудо, покорно застыл, ожидая, пока его подопечный закончит писать свой текст.
— Вот, кажется, теперь получилось. Послушай и ты, — обратился Император к прапорщику, беря в руки гитару.
Голос у Зотова хоть и был баритонистый, но абсолютно не поставленный и почему-то не совпадающий с играемой им музыкой.
— А за решеткой жизнь не сладкая,
А за решеткой скукота,
А ты там где-то ходить сладкая,
