Охота на выбивание - страница 61

А мужской, грубый голос напирал на свое: — Кто тебя просил рыться в моей сумке, а? Куда девал орден, ну!? Куда дел!? Убью, гад!

В этом месте Рыжов решил, что пора ему показаться на глаза. Он решительно вошел в зал, где увидел такую сцену. Посредине зала молодой, широкоплечий парень, довольно симпатичный, только вот волосы были чересчур длинными, да цвет лица, нездоровым, как у много пьющих людей, крутил уши все тому же пацану. В углу же, на стареньком диване сидела женщина лет сорока с усталым лицом. На руках у нее был грудной младенец, а под бок к ней жался мальчишка лет семи, невероятно худой, словно состоящий из одних глаз и костей. При виде нового человека он начал как-то странно дергаться всем телом, рот его скривился, и Рыжов понял, что мальчишка инвалид.

Между тем воспитатель молодого воришки единственный не заметил появление в помещениии чужого человека.

— Я тебя чему учил? — продолжал он поучать пацана. — Жить честно, а ты что сделал?! Ты — вор!

— Ну-ка, прекрати счас же! — строго велел Рыжов, отталкивая руки воспитателя. Тот от неожиданности разжал пальцы, парнишка тут же дал деру в другой конец комнаты, что возмутило лохматого парня до глубины души.

— Ты, козел, ты кто такой, чтобы мне указывать, как я должен воспитывать своих детей!? Это мой сын, что хочу, то и делаю! Пошел отсюда! — заорал он на Рыжова.

— Я тебе сейчас пойду по ушам! Сам уйдешь, и рад этому не будешь, — заявил Рыжов, расстегивая куртку. Под ней был милицейский китель и рубашка. Это сразу отрезвило дебошира.

— Участковый Рыжов. Документы! — потребовал участковый.

— Счас, — парень торопливо метнулся к старомодному шкафу, достал из него два паспорта, подал их Рыжову. Это были паспорта еще той, советской системы. Едва открыв первую страницу, Рыжов сразу хмыкнул.

— Что, оба белорусы?

— Да, мы из Белоруссии, — признался Гриша Хилькевич, так, судя по паспорту, звали парня.

— Регистрации нет, — продолжил Рыжов, — прописки нет.

— Мы только три дня, как вселились сюда, — подала голос женщина.

Рыжов открыл ее паспорт, снова хмыкнул.

— Полякова Галина Михайловна? Вы с ним не зарегистрированы?

— Нет. Мы живем гражданским браком, — усталым голосом призналась Галина.

— А что, нельзя, что ли? Главное, что мы любим, друг друга, — с вызовом спросил Григорий.

— И давно вы так живете?

— Пять лет.

— То есть, это не ваш ребенок? — Рыжов показал рукой в сторону всхлипывающего пацана.

— Васька? Нет, не мой, — признался Григорий, — мой вот тот, — он кивнул на младенца. — Но и эти они мне все как родные.

— Да, вижу я, какие они тебе родные. Ухи вон чуть парню не открутил. И сколько вы живете в Кривове? Давно?

— Да, с полгода. Раньше жили в Железногорске, а потом переехали сюда, — ответил хозяин, все как-то нервно оглядываясь на жену.

"Плохой признак. Сменять областной центр на нашу дыру, можно либо сбегая от кого-то или чего-то, либо пропив жилье", — решил участковый.

За этими разговорами Хилькевич немного успокоился, сел на табуретку, закурил. На взгляд Рыжова он выглядел старше своих двадцати шести лет, в то время как Галина смотрелась старше своих тридцати пяти.

— Что ж это вы сбежали из своей незалежной Белоруссии? — спросил Рыжов, обходя комнату, и потихоньку рассматривая все, что попадалось ему на глаза.

— Да, работы там нет, — нехотя ответил Григорий.

— Что-то я не слышал, чтобы у батьки Лукашенко была безработица, — говоря это, Рыжов заглянул в соседнюю комнату, где на кровати храпела хозяйка квартиры, Сычиха.

— Работа есть, только это разве работа, за гроши, — продолжал белорус.

— А пить надо меньше, тогда и денег будет больше оставаться, — рассуждая так, Иван Михайлович ногой выдвинул из-под кровати большую, черную с синим сумку. — Чья сумка?

Хилькевич вдруг занервничал, глаза его забегали.

— Не знаю, нашел я ее тут, как только въехали, она уже здесь была.

Рыжов тут же уловил недоуменный взгляд, брошенный в сторону белоруса его гражданской женой.

— И что в ней? — настаивал Рыжов. — Я ведь открою.

— Да, разная ерунда, тряпки, какие-то ордена, медали.

— Ну-ка, открой, — попросил Рыжов.

Хилькевич нехотя расстегнул сумку. Большую ее часть действительно занимали какие-то тряпки, а когда белорус поднял их, то на дне оказались многочисленные медали.