Первую часть дороги машину вел Зудов, Ольга вести не могла, ее трясло от нервного срыва, глаза застилали слезы. Она сидела на заднем сиденье, курила сигарету за сигаретой, и пыталась вернуть себе хладнокровие.
"Хороший был парень, — думала она, — самец. Самец? Да нет, самец это как раз плохо. Это одна животная сила, грубость. А этот был нежный, добрый. Хотя ни разу не сказал, что любит, что я у него единственная. Вообще-то, это было даже честно с его стороны. И Вовчик с третьего курса, и Димка, все клялись в вечной любви, и все тут же устремлялись к другим, более смазливым шлюхам". Волна жалости снова подкатила к ее горлу, и чтобы подавить ее, она снова вытащила из памяти ту незабываемую сцену: на широкой кровати Астафьева, поперек ее, в безмятежной позе лежит та голая девка с удивительно красивыми глазами. Вопреки ожиданию всплеска злости не было, тело неожиданно вспомнило совсем другое: тугое, мускулистое тело Юрки, и такая волна удушливой похоти прокатилось от пяток до самой макушки, что Ольга даже сругнулась в полголоса.
— Что? — спросил, не поняв, Павел. — Вы про что, Ольга Леонидовна?
— Да, так, ничего, это я сама с собой говорю.
— А, бывает.
Павел тут же зевнул.
— Ты, что, засыпаешь? — спросила Ольга.
— Да, что-то в сон бросает, — признал Зудов. — Надо остановиться, лицо умыть, что ли.
— Давай, тогда я сяду за руль, я уже пришла в себя.
— Может, не надо?
— Надо. Останови.
Вторую половину дороги она машину вела сама, слезы к глазам уже не подкатывали, и ее удивляло только одно — как Зудов мог сейчас так спокойно спать.
"А ведь они друзья, так, по крайней мере, все говорили мне. Не один год вместе работали, и ни каких видимых эмоций. Собственно, он не женщина, что они, мужики, могут чувствовать? Дубье дубьем. Он же не спал с ним, не трахался целыми часами. Это болезненно воспринимаешь, если еще помнишь, каким он был еще пару суток назад. Тело у него было великолепным".
Организм снова отозвался на это теплой волной, и, скрипнув зубами, Ольга машинально еще придавила на газ. Черная машина неслась в ночи как пуля, и, слава богу, что в тот день не было ни дождя, ни гололеда. Но если обычно она добиралась до Кривова за сорок минут, то сегодня преодолела этот же путь за полчаса.
Влетев в город, она направила машину к городской больнице. Решительным шагом, войдя в приемный покой, Ольга не обнаружила там никого, и, хмыкнув, дернула дверь ординаторской так, что хлипкий крючочек со звоном вылетел из своего гнезда. То, чем занимались доктор с медсестрой, в прежние времена бы вызвало у ней ехидную улыбку, но сейчас только одну досаду.
— Где тело Юрия Астафьева? — спросила она.
— В пятой палате, — пробормотал врач, торопливо ища на столе свои очки. Медсестре на сборы нужно было гораздо больше времени и действий. Ольга начала подниматься на второй этаж, в травматологию. За ней спешил Павел. Столь же решительно Малиновская прошла в нужную ей палату, это была комнатка, самых малых размеров, так, что туда с трудом вставало две кровати. Одна из них была пустой, а вот на второй неподвижно лежало хорошо видимое в свете уличного фонаря тело Астафьева, руки на груди, на голове белая повязка. Она, не включая свет, прошла вперед, встала рядом. Снова на глаза начали предательски набегать слезы. Тут сзади Павел щелкнул выключателем, Ольга зажмурилась, а когда открыла глаза, то первое, что увидела, это моргающие глаза Юрия, с удивлением рассматривающие поздних гостей. Ольга опешила, а потом спросила: — Астафьев, ты что, дурак, живой?
— Нет, дохлый, — пробормотал он. — Вы что меня так пугаете? Я уж думал, спросонья, что меня добивать пришли.
— Ты угадал. Я тебя сейчас убью! — крикнула она, с кулаками бросаясь ему на грудь. Павел деликатно вышел из палаты.
