– Он с дочкой башмачника гулял, – тут же донесла на него тетка.
– Что? С дочкой Блаттнера шляешься? – Лицо матери побагровело.
Генриху показалось, что сейчас ему опять влепят пощечину, но мать передумала.
– А ну-ка извинись, а потом сиди в углу, пока мы не доедим. В наказание сегодня останешься без ужина.
Мальчик кивнул.
– Прости, мама. Прости, тетя. Мне очень жаль, что я опоздал.
– А как насчет меня? – Повернувшись к нему, подмастерье нагло ухмыльнулся.
– Прости, Вольфли.
Состроив печальную мину, Генрих уселся на дощатом полу, но на самом деле ему хотелось петь от радости. Уже давно он мечтал о том, чтобы поиграть с соседской златокудрой девчонкой, Маргаритой. Мальчик никак не мог решиться заговорить с ней, хотя она и была на три года его младше. Но сегодня он наконец-то собрался с духом и сказал ей, что хочет показать кое-что интересное. И Маргарита пошла с ним. Они играли в песке на берегу речушки Шлангбах, где строилась новая баня. Генрих совсем позабыл о времени, пока вдруг перед ним не предстала разъяренная тетка.
Мальчик закрыл глаза. В животе урчало, но ему было все равно. Завтра вечером Маргарита опять пойдет с ним играть. Она ему обещала.
Селеста, июнь 1484 года
В воздухе на кладбище у церкви Святого Георгия стояло марево от жары, но на западе над горами Вогезами уже громоздились грозовые тучи. Я тихо шептала заупокойную молитву, украдкой вытирая лицо. Похоронной процессии, должно быть, показалось, что я отираю слезы, но это был лишь пот. За последние два дня все слезы я уже выплакала.
Следуя примеру отца и брата, я бросила горсть земли на деревянный гроб в могиле, а потом отошла в сторону, чтобы дать попрощаться остальным. На мамины похороны пришли не только папины друзья по гильдии и их семьи, но, казалось, половина города. Я даже заметила несколько благородных господ. Пусть наша семья не принадлежала к какому-то богатому роду Селесты, но мой отец, Бертольд Миттнахт, пользовался уважением в городе как галантерейщик. Может быть, кого-то привело сюда и любопытство – упомянет ли отец Оберлин странные обстоятельства смерти усопшей? Или, быть может, присутствующим удастся увидеть знамение, которое подтвердило бы не смолкавшие слухи о том, что жена Миттнахта покончила с собой? Во время заупокойной службы люди все время поглядывали на небо – не ударит ли в могилу молния? Но далекие раскаты грома бушевали в стороне, над горами. Отец Оберлин лишь упомянул преждевременную кончину моей матери, назвав происшедшее «несчастным случаем».
– Бог дал, Бог взял, – закончил он. – И нам, живым, остается лишь позаботиться об упокоении души Маргариты до самого Судного дня.
Я знала, что отец сделал все возможное для спасения ее души. Хотя гильдия торговцев и помогла ему, отец потратил огромную сумму на эти похороны и сорокадневный траур с поминками. Нужно было платить за все: колокольный звон, свечи, лампады, поминальные и заупокойные службы в церкви, поминальные дни[17] в доминиканском монастыре, визит священника, а главное – семидневное моление двух монахинь у могилы. «Но что, – вновь и вновь думала я, – если мама действительно покончила с собой? Тогда все это напрасно».
Я невольно оглянулась. Те старухи в конце процессии – о чем они шепчутся? О нас? И те три девушки из нашего переулка, не сводящие с меня глаз?
Старая травница Кети, всегда тесно общавшаяся с моей матерью, стояла явно в стороне ото всех и то и дело осеняла себя крестным знамением. Также я заметила в толпе неотрывно смотревшего на меня гвоздильщика Аберлина – и поспешно отвернулась.
Мой обеспокоенный взгляд случайно пересекся с взглядом приора, как раз отходившего от могилы. Настоятель ободряюще кивнул мне, и я отринула сомнения. Нет, все правильно. Происшедшее с моей матерью – несчастный случай, кошмарный несчастный случай. Невзирая на скорбь и оцепенение, меня вдруг охватило теплое чувство благодарности к брату Генриху, добившемуся невероятного. Больше всего в том, что маму похоронят по христианскому обряду, сомневался Грегор. Но приор сдержал слово: во время своего визита он не только дождался городского лекаря, но и потом сам сходил к отцу Оберлину. Как ему удалось убедить и лекаря, и священника в том, что некий наш сосед (а мы все подозревали, что это был старый пьяница Клеви) ошибся, никто из нас так и не узнал.
