— Кто же все-таки оставил здесь мою прапрабабку? Может быть, это одна из тех блудниц, которых посещал Семен? — предположила Оксана.
Преподобный Серафим пожал плечами.
— Вот только не пойму, ушел Семен с Ксенькой или нет? И что у них там за община такая, что детей рожать не от кого? И еще интересно, про того далекого прапрадеда: дожил ли он до того момента, чтобы прийти к волхву на обучение?
Старец слушал ее вопросы и улыбался в бороду.
* * *
Александр с Анной Даниловной принимали больных целый день. Александр строил разные образы, экспериментировал и с кубиком и с кристаллом, и со светом, и с тьмой. Анна Даниловна следила за графиками и что-то записывала. К концу рабочего дня она откинулась на спинку стула и потерла уставшие глаза.
— Уф! — сказала она. — На сегодня все. Завтра буду обрабатывать результаты и анализировать.
— А мне можно к Алексею? — спросил Александр.
— Иди, — вздохнула она. — Только надень халат и возьми капельницу. У его палаты с утра журналисты дежурят. Ждут, когда очнется.
Алексей лежал с открытыми глазами, глядя в потолок. Увидев Александра, он радостно сел.
— Ты не очень-то подпрыгивай, — предупредил Александр. — Там тебя жаждут видеть представители СМИ. Медперсонал пока сдерживает их натиск, но если они заподозрят, что ты очнулся, то это будет уже невозможно.
— А я уже готов с ними встретиться, — сказал Алексей.
— Что значит «готов»? — удивился Александр.
— То и значит. Я расскажу им все как есть, пусть донесут до общественности.
— А ты уверен, что тем самым еще больше не навредишь Оксане?
— Не уверен. Но и прятаться вечно в норе, как крыса, невозможно. Пусть уже что-нибудь начнет происходить. И к тому же…
— Что?
— Я подумал, что если я готов был сам на себя руки наложить, то, что еще могут сделать мне эти… ну эти…
— Я понял…
— А я понял, что предательство страшнее смерти, и поэтому я все расскажу, как есть. Так будет легче и мне, и Соне, и Оксане. Обратного пути нет, значит, будем прорываться вперед.
— Надо же, — улыбнулся Александр, — тебя как подменили.
— А ты знаешь… вдруг все как-то внезапно осозналось.
— Что? Вот прямо так само взяло и осозналось? — усмехнулся Александр.
— Ну, не совсем само, конечно. Было время поразмышлять. Ты вот мне помог, рассказав про это НЛП. Я начал вспоминать и много забавных деталей припомнил.
— Например?
— Ну, например, когда я этого типа в первый раз послал, он тяжело вздохнул и сказал: «Ну что ж! Придется ждать возвращения Оксаны». Вроде бы ничего особенного. Но! Первая часть фразы была как бы угрожающей, а вторая с чувством досады и сожаления об упущенном времени. Причем одна интонация абсолютно незаметно перетекла в другую. Общий смысл был таков, что Оксана приедет и все сама подпишет. И у меня с тех пор и по самый его второй приход было чувство, что Оксана приедет и за это упущенное время меня по головке не погладит. Получается, что он угрозу мне не от своего имени в подсознание засадил, а от Оксаниного. Понимаешь? И когда он во второй раз пришел, то я уже его просьбу воспринимал, как задание Оксаны. И поэтому взял на подпись его маленькие накладные. И во всех его действиях было что-то такое скрытое. Я сейчас уже и не вспомню, как он вводил меня в то состояние, в которое я готов был плясать под его дудку. Он то вызывал у меня чувство вины, то чувство благодарности.
— Да, — улыбнулся Александр, — работал профессионал. Найти бы еще заказчика.
— А я, кажется, и заказчика знаю.
— Да ну! И кто?
— Тебе это имя ничего не скажет, — махнул рукой Алексей. — А вот Оксана припомнит, как она его из фирмы выжала. Он был компаньоном ее отца. Не мог он на нее зла не затаить. А сейчас он шишка большая в правительстве города, и для него такую подставу организовать раз плюнуть.
— Одних догадок мало… ты ведь не уверен на сто процентов?
— А если бы и уверен? Доказательств-то все равно нет. Вот пусть журналисты их и ищут.
— А если они такие же заказные, — усомнился Александр, — и любую твою фразу истолкуют на благо заказчику?
— Это как? Если я скажу, что Оксана не виновата, то, как это можно истолковать?
— Легко! Берешь, в нужном месте слово вырезаешь и в другое нужное место монтируешь. И вместо «помиловать» получается «казнить».
