Ни на какой поступок.
Бёрье все еще навещает ее. Он приходит к ней во сне, иногда чтобы обнять, иногда чтобы оскорбить. Она ждет его со страхом. Она его не любит, не может любить, но власть над ней он все еще имеет. Может потому, что он бросил ее, как бы оборвав что-то на полпути.
Ее бросили на середине вздоха. И она до сих пор не может выдохнуть. Об этом она никогда никому не говорила. Все так радовались, что она встретила господина Бьёрка и устроила свою жизнь. Вот она и делала вид, будто все в порядке — да и что она могла бы сказать? Бросив ее, Бёрье вверг ее в ирреальный мир, и когда она стала госпожой Бьёрк, ничто не изменилось, даже наоборот. Но о таких вещах господину Бьёрку ночью на ухо не шепнешь.
Так она и осталась в параличе. И пока не выяснит отношений с Бёрье, она ничего не способна предпринять.
Не способна даже в Риме.
Бёрье не подал ей никакого знака, никак ее не остерег. Вместо этого он развелся с ней, заставив усомниться в том, во что она до тех пор верила.
На что полагалась.
Она так и не поняла, чего он хотел, она не может уяснить себе, почему он так поступил.
Он что, хотел, чтобы она устыдилась? Ну что ж, так и вышло. Ей стыдно и сейчас. Стыдно за Бёрье. Она стыдится вместо него самого. Ведь он оказался самой настоящей сволочью.
Вот уже больше восьми лет она каждую ночь разговаривает с ним, снова и снова разъясняет все о себе, задним числом делает то, чего не сделала раньше, мстит, прощает. Раз за разом возвращается она в их квартиру в Хессельбю, где вся жизнь походила на сплошное тихое и пыльное воскресенье, возвращается вспять к своей жизни с Бёрье и Жанет, чтобы понять, что́ было не так, и исправить.
Ее изгнали из рая.
Райские врата охраняют херувимы со сверкающими мечами, чтобы она, именно она не могла вернуться обратно.
Все дальше и дальше бежала она, чтобы ничто вдруг не напомнило, чтобы не поддаться искушению и, выйдя из метро, не пройти через торговый центр мимо многоквартирных домов к дому возле сосновой рощи, где у них была квартира с отдельным входом.
Те, кто теперь живут в этой квартире, замазали краской тканые обои, которые Бёрье приладил когда-то с таким трудом, а Вивиан держала ему стремянку и восхищалась ловкостью его рук. Новые владельцы повесили в спальне кружевные занавески, а гостиную перегородили, чтобы в одной половине устроить столовую. У новых хозяев тоже есть дочь. Она играет на скрипке. Зимой они вешают электрические лампочки в кустах можжевельника, которые посадил Бёрье.
Все это Вивиан известно, хотя вообще она старается избегать зеленой линии метро, чтобы в приступе сентиментальности не поехать в Хессельбю.
Ей нельзя вспоминать, кто она такая на самом деле, кем она однажды была. Не соблюдай она этого запрета, ей вообще никогда бы не выдержать.
Она не сразу признала свое полное поражение, не сразу поняла, что качать права бесполезно.
Самым тяжелым было время, которое она в одиночестве прожила в их квартире с отдельным входом. Каждую неделю приходил его проклятый «Ньюсуик» — отказаться от подписки у Вивиан не хватило духу. Вдруг Бёрье образумится.
Так что все оставалось, как было. Словно ничего не случилось. Словно он ее не бросил. Квартира снова зарастала грязью. Плесень расползалась по комнатам от мойки до самой кровати, где Вивиан лежала в ожидании, что Бёрье раскается. Хлопья пыли катались по полу с каждым днем все бесцеремоннее и наглее. Много лет подряд Бёрье обещал починить их старый пылесос. «Сосет хуже начинающей шлюхи», — любил он говорить.
Надо бы купить новый пылесос, думала Вивиан, но любой поступок такого рода означал бы, что она признала, что все кончено, и согласилась начать сначала. И потому все приходило в упадок.
Жанет открыто приняла сторону отца. Она кричала, обвиняла мать. «Ты сама виновата, что не удержала папу!»
— Ты вообще ни на что не годишься! — кричала Жанет.
Будто Вивиан сама этого не знала.
Его одежда по-прежнему висела в шкафу, в ящике лежали свитера, которые Вивиан ему связала. Звонил телефон — спрашивали Бёрье.
— Нет, в данную минуту его нет дома, — отвечала Вивиан, стараясь говорить обычным голосом. — Позвоните попозже, попробуйте еще раз, нет, он не сказал, когда точно…
