Элиза: Каков был ваш брак?
Кай: Мы любили друг друга.
Элиза: Почему вы развелись?
Кай: Моя жена нашла новую великую любовь.
Элиза: Почему ты не сделал того же?
Кай: Мои чувства не столь изменчивы.
Элиза: Хорошая черта характера.
Кай: Есть что-то жуткое в сильном и глубоком чувстве, когда предмет этого чувства временный, случайный и его легко заменить.
Элиза: Безусловно, в этом есть что-то жуткое. Но не следует забывать, что и первая привязанность, та, которую тебе хочется удержать, возникла столь же случайным образом.
Кай: Я не забываю. С этим не поспоришь. Но даже если я не в силах изменить мировой порядок, я могу по крайней мере выразить мое неудовольствие по поводу вышеозначенного порядка.
Элиза: Героизм в малом формате.
Кай: Пускай так.
Элиза: Если отвлечься от мирового порядка и прочих надстроек, остается лежащее в основе сексуальное торможение. В чем оно выражается более конкретно?
Кай: Я робею перед женщинами. Я их хочу, а они меня нет.
Элиза: Существует ли какая-то особенная причина такой пессимистической оценки?
Кай: Я недостаточно хорош в постели.
Элиза: Это скверно. Но тут возможны разные решения. Подумай обо мне. Меня зовут Элиза. Мне нравится мое женское имя. Меня сделали женщиной. Ты запросто можешь представить себе, какие ожидания, связанные с сексуальной жизнью, я могу питать, обладая такими предпосылками.
Кай: Я не импотент. Но у меня есть привычки, от которых я не в силах отделаться и которые мешают моему партнеру. Мешают, потому что они настолько абсурдны, унизительны, смешны.
Элиза: Подобные привычки отнюдь не исключение. Нередко они вполне успешно становятся частью сексуальной игры.
Кай: Почти все можно принять как сексуальную игру. Кроме игры как таковой. Ребяческой игры. Лучше всего с игрушками. Так мило, когда четырехлетний малыш играет в свои игрушки, а мама с папой стоят рядом и счастливо вздыхают. Но когда сорокалетний мужчина ползает по полу и возится с игрушечным автомобильчиком, это уже не мило, это отвратительно. И когда потом он должен продемонстрировать свои мужские достоинства, это тоже вовсе не мило.
Элиза: Что ты чувствуешь, играя с ребенком?
Кай: В основном, то, что обычно чувствуешь, играя с ребенком. Бывает, какое-то детское словечко вызывает у меня сексуальные ощущения. Это я скрываю. Я никогда не боялся за себя в таких случаях.
Элиза: И все-таки у тебя был опыт того, что женщина приняла твои условия. Значит, это не невозможно.
Кай: Сексуальная особенность, которую ты не вполне разделяешь с другим, спустя какое-то время становится тяжелым грузом. Ведь брак-то распался. Но разумеется, возможности существуют. Везение приходит к тому, кто ждет. Не исключено, что где-нибудь на свете живет несчастная женщина, которой нужен именно я, такой, какой я есть, и никто другой. Может быть, я встречу ее завтра. Вероятность есть вероятность. Но в той же степени вероятно, что я приду в уныние и захочу покончить с собой, но не решусь; вместо этого я отправлюсь в магазин музыкальных инструментов, чтобы купить пианино, в надежде, что продавец вдруг обезумеет, выхватит пистолет и убьет меня. А в это время несчастная женщина тоже, конечно, приходит в уныние и появляется в магазине с той же надеждой. Пока продавец занимается другим покупателем, мы с ней встречаемся у пианино. Сразу возникает взаимная симпатия, и мы уже намереваемся сыграть в четыре руки. Но тут подходит продавец, который и вправду внезапно обезумел, он выхватывает пистолет и убивает ее.
Элиза: Человеку не может везти все время. Скажи, у тебя нет каких-нибудь ранних воспоминаний, которые ты сам бы мог связать с твоим сексуальным поведением?
Кай: Ничего примечательного. Мне было, наверно, три-четыре года, мы жили в маленьком городишке, я обычно играл во дворе с соседской девочкой. У меня только одна сестра, на десять лет старше. Потом соседи переехали, и девочка с ними. Перед отъездом она подарила мне свою куклу, которую мы спрятали в укромном месте в подвале, потому что девочка, естественно, не имела права ее отдавать. Она сказала, что забыла куклу во дворе, получила нагоняй, но не проговорилась о своем любовном подарке. Несколько лет я прятал куклу, смотрел на нее лишь украдкой, играл с ней в воображении. В конце концов ее обнаружили и отобрали, поскольку я был мальчиком, и к тому времени уже довольно большим. Я был, пожалуй, весьма одиноким ребенком. Смутные представления о любви вписались в рамки игры, нашли свое выражение, ритуал; играя сам с собой, я шептал про себя, артикулировал слова губами, чувство кроется в словах, из детских слов вырастают слова, имеющие отношение к половой жизни, сексуальные заклинания. Ранний визит Эроса.
