Сватов ждали – они объехали уже все окрестные деревни и сёла – их выселки последними, у самой границы графских земель, притулились. И уж если никого не подобрали – точно невеста из их них будет! У сватов и грамотка при себе имелась – тама их высокоблагородие изволили указать требования к будущей супруге. Ну какие требования к утробе на ножках могут быть – чтобы глаз радовала да плоть услаждала. А мне то какое дело до сватов ваших? Оглобля тощая, бледная, глазищи хоть и большие – да не ласковые – как вода стылая, светлые, серые – как взглянет, так мороз пробирает. Вместо русой косы – по плечи остриженные волосы цвета воронова крыла, чёлка на глаза падает, непокорные пряди то и дело торчат, как ни укладывай.
– Я ж тебя как родную ростила, отказу не было – на охоту с отцом – ходи, к деду Ценю, ученицей – бегай, хозяйство вести не желаешь – сама, доченька, справлюсь! А ты? Трудно тебе для матери один раз сарафан одеть да лохмы свои причесать? – причитать мать начала ещё за месяц до приезда ахтунг-команды старого графа, когда из первого села донесли сплетни о том, что девок к дому старосты сгоняют и по-всякому оглядывают да расспрашивают.
– Нарядов одних на пять сундуков, с кажной ярмарки привозим с отцом – не у всякой дворянки ТАКИЕ найдутся – ни один не надёван ведь!!!
– Надёван. Седьмую зиму в учение при храме отдавали – нарядили как куклу.
– А-а-а, нашла что вспомнить! Ну добро в грязи изваляла, ну маслом заляпала – а смолой ты его где извозила?! Конечно, Цень чердак конопатил, а как-же без него!
– Мама, перестань дядюшка Цень старый совсем – а кто ему помогает? Он всем выселкам скот лечит, огороды забыли когда пололи – сорняк повывел, а денег не берёт. Совести нет, вот и отделываетесь подачками.
– Сорняк то повывел, а комарье-то оставил… – проворчала Марисса, критически оглядывая то самое, одиннадцатилетней давности платье, с любовью расшиваемое в течении года парчой и бисером и убитое Джурайей в один день.
– Выкинь. Не отстираешь. Комарьё нельзя – баланс нарушится. Ладно, тащи платье. Какое, хе-хе… не жалко…
…Как? Как она могла согласиться на эти дурацкие смотрины? Надо было всех послать как обычно и уйти в лес. Как обычно. И хрен бы её нашли – в отцовской захоронке. Марисса и по молодости отличалась на редкость склочным нравом, а уж после пятидесяти и говорить не о чем – Молчун давно присмотрел себе пригорочек и обустроил вполне себе уютную землянку, перетащив туда из старых запасов всякой утвари, давно пылившейся на чердаке и в сарае – выкинуть жалко, а в доме ставить – не гоже. А лет с десяти и Джурайя обустроила себе там уголок – спасаясь от материнских попыток любовь да ласку причинять, да заботой отоваривать.
И ведь даже в зеркало не глянула – чего там смотреть? Лицо красить нельзя – с малолетства золотушная, ни кремов, ни красок не принимает кожа, покрываясь подозрительными пятнами и волдырями. Платье – как на прЫнцессу – висит, как на вешалке, только углы торчат во все стороны, откуда у других ровесниц всякие соблазнительные выпуклости выпирают. В декольте вместо ложбинки – ключицы, в рукавах не локоточки с ямочками – мослы торчат. Кисти длинные, костлявые – не чета розовым ладошкам, которыми невесты кокетливо ротики прикрывают, изображают смущение и целомудрие, дурищи.
На полголовы выше всех женщин на выселках – даже дочери кузнеца, а уж та здоровенная, вся в отца.
Мать полдня убила, собирая её лохмы в замысловатые пряди. Смеялась сидела, теперь плакать придётся.
Вся деревня наперёд знала – первыми пойдут глашатаи – заглянут в каждый двор, зачитают графский указ – дескать, явиться всем девицам немужним к дому старосты и построиться для дальнейшего осмотра. За глашатаями приедут конные сваты – поговаривали, среди них даже маг – на предмет целомудрия проверяет, на слово не верят. Всё шло по плану, пока взгляд молоденького мага не упёрся в Джу. И изменился странным образом. В нём сочетались одновременно благоговейный ужас и робкая надежда.
Сваты вот уже битый час о чём-то спорили – невесты застыли в ожидании. На запах благовоний слетались мухи и пчёлы, под палящим солнцем потели и начинали смердеть тела, текла ручейками пота краска с лиц… Джурайя от скуки постукивала пальцем по стене старостовой избы, как бы случайно ей в такт из леса отзывался дятел, насвистывали щеглы стрекотали сороки. Девушка так увлеклась, что проглядела судьбоносный момент – от сватов отделился немолодой воин с усталым лицом, развернул грамоту и начал зачитывать вслух:
