— А ты гордец, Олег Федорович. У тебя, можно сказать, петелька на шее уже намылена, а ты — форс держишь. Могу велеть тебе по шее съездить, да боюсь, сговорчивее не станешь.
— Не стану.
— Ладно, раз уж вышли на чистый базар... То, что с конторой вашей происходит, — непонятка называется. Так?
— Может быть.
— Вот что, Медведик. Мы из кредиторов тебя, сдается, первыми выцепили. Что можем, скачаем с тебя. А будешь тут гонор глупый выказывать, так мы из тебя его сначала по жилушке вытянем, потом — в домовину забьем, вон их сколько, да и закопаем тепленьким. Погост-то рядом. — Сан Саныч кивнул одному из помощников:
— Курень, открой-ка, пожалуй, его чемоданчик. Чай, у него там не бомба.
Здоровый поднял «дипломат», положил на стол, оглядел замки, достал отвертку.
Олег затянулся с удовольствием, улыбнулся искренне и абсолютно спокойно:
— Бомба, Сан Саныч, бомба.
— Да ну?
— Сан Саныч, ты же умный человек, считать умеешь.
— Ну?
— У тебя две сотни подвисли по балансу, и это тебя парит. А я — семь лимонов сбросил, тут Руслан не соврал. Пораскинь мозгами, под что люди такие бабульки брокерской конторе сгрузят? А? Это биржевым игрокам-то?
— Ты не крути. Говори просто.
— Под голову сгрузят. Но не под тупую, а работающую. Потому как деньги свои люди не потерять хотят, а вернуть. И с больши-и-им наваром. А почему, спросишь? А потому что у людей есть план. Жизнь — она как дом многэтажный. На первом, как водится, дворники обосновались да магазинчики торгуют. На втором — люди служилые. А — выше? Подумай, Саныч, мне ведь не только по твоим двумстам кускам ответ держать, по другим деньгам и другим людям. Хочешь чемоданчик вскрыть? Вскрывай. Это как за игрой колоду поменять, да у всех на глазах.
Стерпят большие мужчины?
— Сладко поешь.
— Суть дела излагаю.
— Да что ты его слушаешь, Саныч! Кинули они всех! И — лыжи уже смазали.
Чернова никто нигде найти не может, и этот в бега намылился! — встрял Руслан.
— Чемодан-то ломать или как? — спросил Курень Сан Саныча.
— Погоди. Ломать — не строить, — ответил тот. Посмотрел на Олега остро, зорко; поволоки, что застилала взгляд, как не было. — Мне до чужих схем дела нет. Я своему коллективу деньги хочу вернуть. Вот эта проблема между нами.
— Никакой проблемы. Перо, бумага найдутся?
— Расписку мне писать станешь? Может, где-то голова твоя и дорогого стоит, а каракули, я чаю, уже не в цене.
— Квартирка у меня родительская осталась. В полтораста штук потянет, если очень по-скромному. Сталинка. Москва, центр.
Сан Саныч бросает взгляд на Руслана, тот кивает.
— И машина представительская, этого года выпуска. Ну что, двести кусков перекрыли? С лихвой?
— Пожалуй что. Отстегни его, Курень.
— А Руслан ваш мне ответную подмахнет. Что претензий к конторе у него нет.
— На чем? На тетрадной четвертушке? У нас тут кроме конторских книг на покойников — никаких бумаг нету.
— У меня бланки с собой. В чемоданчике. А печать ваш юноша, думаю, в кармашке носит.
Саныч кивнул Руслану:
— Сделай.
Олега отстегнули, он взял со стола «дипломат», раскрыл, вынул папку, передал Руслану бланк. Тот заполнил, приложил печать, вернул Гриневу. Олег спрятал бумагу в папку.
— Еще подняться думаешь? — спросил Саныч.
— Не думаю. Рассчитываю.
— Может, мы зря деньги вынимаем?
— Кто скажет?
Олег быстро написал две генеральные доверенности, размашисто расписался, передал Санычу. Тот прочел, оскалился:
— А рисковый ты хлопчик, Медведь. Чай, догадался, что к нотариусу мы тебя не повезем: есть у нас свой, доверчивый, на любую закорючку печатку набьет. А что бы нам теперь тебя здесь же и не закопать? Землица, она ведь молчунья. Все тайны хоронит. А людишек, даже умненьких, и подавно.
Олег довольно безразлично пожал плечами:
— Тут я тебе не указ, Сан Саныч. Сам думай. Тебе жить.
— Рисковый ты, Олег Федорович. Люблю рисковых: к ним фарт идет. Свободен.
Дорогу найдешь?
— Сильно долго топать. Может, подкинет кто до метро?
— Сашок, подбрось. Претензий к нему нет.
Жилистый кивнул.
Олег подхватил «дипломат», пошел к лестничке, обернулся:
— Да, Саныч, ты с деньгами очень торопишься?
— Твоя какая теперь забота?
— Квартирку повремени сливать. Пару недель. Дорога она мне. Как память.
