Еще договаривая, дьяволица уставилась своим огневым взором в самую середину белого настила. Скоро под ногами ее что-то загудело тихо-тихо и вся белая площадка пошла разъезжаться на стороны ровными клиньями.
Под настилом-перекрытием отворился такой же круговой простор. Он уходил в глубину ступенчатым уклоном, который был рассечен несколькими проходами. Каждый проход упирался торцом в тупиковый срез, в коем виден был овальный проем, задвинутый наглухо ровной загородкою. Все обустройство нутряное сияло белой чистотой и само по себе светилось неброским светом…
Пока Санька тянула из-за куста шею, да хлопала успевшими устать от удивления глазами, Шайтан с Явленою сошли с перекрытия на ступеньки. Потолочные клинья разъемного настила, по мере их опускания, взялись опять сходиться и вот уж они примкнули один к одному. Снова перед Санькою под лохматыми, неземными лунами забелела гладная пролысина лобного места. Теперь пряталыдица, в грязной одевке своей, с ободранными коленками вольна была выбраться из укрытия. Она маленько размяла затекшие руки-ноги, потом присела на краешек настила, принялась мозговать…
О возврате в деревню да за людской бы помощью не могло в ней образоваться даже самой малой думки. Смешно было надеяться, что селяне так вот просто поймут и доверятся ее рассказу. Скорее всего * деревня взбулгачится и на этот раз, наверняка, признает девку полной сатаной. И тогда уже ничем ей не суметь помочь Куманям…
Нет, конечно. На люди ей теперь и показываться не моги. Только как же ей одной, хотя и задиристой, и неустрашимой, однако такой махонькой, такой безыскусной, совладать со всесильной дьяволицей!
Поднырнуть под белый настил она сразу не додумалась. Может внутри ведьминого логовища она бы, по ходу дел, до чего-нибудь и додумалась бы. Но страшно попасть Явлене на глаза…
“Глаза, глаза! — спохватилась девчаточка. — Они, должно, у дьяволицы точно такие, как у оборотней — вставные? Интересно, куда беспокойный спорщик-то уронил скорлупки свои? Вроде бы они в траву порхнули. Надо поискать…”
Санька опустилась на колени и приступила осторожно раздвигать стебли высокой травы. Она ряд за рядом отглаживала их на сторону, основательно проглядывала пробор, сама себе думала:
“Ишь чего захотела! Так вот он тебе прямо и подкинул свои колдовские гляделки. Подставляй подол!”
Подтрунивала так сама над собой искуха, но траву разводить не бросала. И на один, и на другой, и на третий раз перечесывала она ее на все бока. Делать-то Саньке все одно было нечего.
А ведь как вы думаете — и нашла! Ей-бо, нашла!
Да вот же они, во! Рядышком засветились в три луны, будто возликовали, что не придется им пропадать на болоте впустую.
Санька приняла те лепестки прозрачные к себе на ладонь, почуяла- теплые! Вроде, живые. Струсила сразу-то приладить их до своих глаз — вдруг да прирастут! Куда она потом с ними? Но скоро поняла, что и без них она — никуда И вдруг ей стукнуло в голову: не случайно все-таки же оказались эти чертовы снасти за пределом настила — подкинуты! Безо всякого смеха — подкинуты. С добром подкинуты. Потому как за что бы Явлениным супротивникам желать Саньке беды? Выходит, что бояться этих скорлупок особенно не стоит…..
Интересно: мог бы кто из других ребятишек до такого додуматься? А Санька додумалась. Она даже сумела себе обрисовать в уме, как спорщик желтоглазый нарочно выпустил скорлупки из ладоней…
Ну, девка! Ну, Выдерга!
Чтобы не успеть ничего передумать, Санька заторопилась. Она быстро подвела край одного лепестка под верхнее веко, а уж под нижнее он и сам привычно лег. Очень даже ловко устроился шельмец! Со вторым приладом Выдерга справилась и того ловчее..
Никакой видимой перемены, при новых глазах, Санька на болоте не обнаружила: луны остались лунами, настил настилом, а заросли зарослями. Перемена оказалась в другом. Гляделка услыхала заливистый голосок укрытой чащею птахи. Услыхала она голосок и подумала: “Откуда такая певунья? Не водится на наших болотах столь славных щебетух”.
— Эй, эй, — тут же разобрало ее озорство, — лети ко мне. Дай на себя глянуть.
