— А причем тут я?
— Ты что — дурак? Или прикидываешься?.. Он же любит Джину. А она вчера сказала…
— Я знаю, — прервал Калинов.
— Привет, ребята!
Калинов оглянулся. Рядом стояла Вика, эффектная как всегда.
— О чем болтаем?
— Посиди, девочка, — сказал ей Клод. — Не мельтеши.
Вика обиженно фыркнула и отошла в сторону. Села. Но разговор продолжить не удалось. Как грибы из-под земли стали появляться другие.
Засмеялись, загомонили. С любопытством смотрели на спящего Игоря. Было несколько совершенно незнакомых лиц. Но Клода эти ребята знали, во всяком случае, здоровались с ним за руку.
— Меня мать не хотела отпускать. Пришлось через окно…
— А мою совершенно не интересует, куда я хожу и зачем. Кроме своих марсианских грибов ничего не видит… Я думаю, если выйти замуж, то она это заметит только после того, как я притащу ей внука.
— А мне иногда хочется отца чем-нибудь ударить… Может быть, тогда он поймет, что я уже вырос.
— А моего и бить бесполезно. Он даже маму перестал замечать, не то что меня. А ведь любили друг друга… Скорее бы Праздник совершеннолетия!
— Э-э… Еще целых четыре года.
— А хорошо, что есть Дримлэнд! Всегда можно сбежать сюда, правда?
— Да. Я здесь словно очищаюсь… А то бы глаза бы на Мир не смотрели!
В сущности, все они глубоко несчастны, думал Калинов. Старая проблема. Отцы и дети… Но почему она обострилась именно сейчас? Где-то мы дали маху… И я догадываюсь, где. Все это началось после того, как отменили ограничение продолжительности рабочего дня. И многие обнаружили, что гораздо проще работать по пятнадцать часов в сутки, чем потратить хотя бы пару часов на своего собственного ребенка. Потому что это требует гораздо более тяжкого труда, труда души и сердца… Бытие определяет сознание, но тут сознание выбирает то бытие, которое попроще. А возиться с металлом, компьютерами и бактериями проще, чем со своим собственным детищем. Бактериям не нужна любовь, они в ней не нуждаются…
Тьфу, черт, думал он, предстоит нешуточная битва. И обвинения в ограничении свободы выбора деятельности будут еще не самыми крепкими! Предложить закон об обязательном участии в воспитании своих детей?.. Но это никогда не делалось по принуждению… Во всяком случае, нужного результата не будет!.. Уж в этом-то мы не раз имели возможность убедиться… Однако, кажется, все уже собрались.
Прибывшие, как обычно, рассаживались кружком. Растолкали Игоря. Тот недовольно что-то проворчал, но поднялся, протирая заспанные глаза. Клод разводил костер, Калинов втиснулся между двумя незнакомыми девушками. От них остро пахло косметикой, но личики были живенькие и неразмалеванные.
— А зачем костер? — спросил Калинов ту, что справа.
— Чтобы легче было сосредоточиться.
Клод сел в круг вместе со всеми. Калинов снова оглянулся. Джины не было. Ну что ж, подумал он, это даже к лучшему. С ней мне было бы сложнее. Тяжело ломать комедию с тем, кто тебя любит.
Он сосредоточенно стал смотреть в костер.
Сегодня будет мой интерес, думал он, как бы вы не старались, ребятишечки. Он сунул руку в карман и подкрутил верньер, усиливая интенсивность гипнотического воздействия. Так прошло несколько минут. Наконец, все опять зашевелились, загомонили.
— Как думаешь, чей интерес сегодня победит?
— Не знаю… Но, наверное, Клода. Он сегодня в последний раз. Завтра уходит в Мир.
— Клод уходит?!
— Да, уходит… А что? Всем нам когда-нибудь придется уйти. Дримлэнд не для взрослых, ты же знаешь.
— А тебе не жаль?
— Конечно, жаль, но что же поделаешь… А потом, знаешь? Может быть, когда мы станем взрослыми, все изменится. Ведь не может же быть, чтобы не изменилось!
И тут свершилось. Исчез костер, пропали юные лица вокруг.
За окошком, забранным толстой решеткой, синеет небо и светит солнце. Только что из камеры вышел священник, оказавшийся не у дел, потому что заключенный, увы, атеист. Заскрежетала открываемая тюремная дверь. Пришли. За мной. В последний раз отсчитаю четыреста восемьдесят две ступеньки по лестнице. Никто ничего не говорит. Но я — то знаю, что это не на прогулку. Безликие лица. Просто какие-то люди. Да и не люди вовсе. Материальное обеспечение, выполняющее мою волю. Люди там, снаружи. Ждут, пока приведут преступника. Ну что ж, я иду. Считаю ступеньки. Обычно я спотыкался на сто двадцать третьей. Сегодня не споткнулся. Сегодня все не так. Тихо в других камерах. Никто не кричит, не ругается, политические не поют “Интернационал”. Не бегают серые, как мыши, охранники. Неужели все это из-за меня. И снаружи тихо. Не слышно гудков паровозов. И не слышно выстрелов Наверное, все выстрелы приготовили для меня… Со скрипом открывают дверь во двор. И я выхожу. Пока прячу лицо. Вот они стоят. Все как один. В руках автоматы. Справа безликий офицер. Материальное обеспечение… Зачитает приговор и даст команду. Ага, вот оно Узнали. У Клода затряслись руки. Вика закрыла глаза. А у той, кажется, ее зовут, Ирена, появились слезы. Игорь опустил ствол автомата… Так-то, ребята. Вы думали, что придется расстреливать анонимного преступника, врага нации. А тут ваш приятель, друг ваших друзей, и вы абсолютно точно знаете, что он ни в чем не виноват Это просто делается. Донос… Можно даже под подписи. И если хоть что-то было… А “что-то” бывает всегда. Рассказывал анекдоты про любовные похождения вдовствующей королевы. К примеру. Или еще что-нибудь. И вот ведут к стене. И вам предстоит брать на мушку друга. И спустить курок. А если не сделаете, станете у той же стены. Но не рядом с ним. Каждый в отдельности. В ОТДЕЛЬНОСТИ. И вы это знаете… Безликий читает приговор “Враг нации… приговаривается к смертной казни через расстрел… просьба о помиловании отклонена… Товсь!” Мне жаль вас, ребята Потому что после этой игры детство у вас кончится. Потому что через час вы будете ненавидеть друг друга. По-настоящему. В жизни, а не в игре. И больше вы не будете встречаться. Потому что тяжело встречаться с человеком, который был свидетелем твоей трусости. Хоть и сам он трус. И нет больше ваших лиц. Есть только черные зрачки автоматов, наведенные на меня. “Пли” — кричит материальное обеспечение… Надо собраться. Чтобы пули срикошетировали вверх, а не в стороны. Еще покалечу кого-нибудь… Но что это? Что это?! Выстрелов нет. “Пли!” — беснуется безликий, — “Расстреляю!” А автоматы дрожат. Стволы задираются вверх. Прямо под детские подбородки. Сейчас будут выстрелы. Спаси тебя господь. Калинов, после этих выстрелов!
